роли национального самопроявления. Хотя позже эта тенденция всячески притушевывалась, нивелировалась.
Весной 1958 года в Москве открывался III Всесоюзный конкурс артистов эстрады. На заседании худсовета Рижского эстрадного оркестра министр культуры республики Калниньш предложил, чтобы квартет из состава РЭО (Э. Шварц, Р. Паулс, Г. Коршка, Г. Брандо, все с консерваторским образованием, профессионально подкованные) и певица А. Балыня приняли в нем участие и тем самым внесли посильную лепту и продемонстрировали московской публике (да и властям) эту самую национальную индивидуальность Латвии. Разумеется, этих слов министр вслух не произнес, но именно так его и поняли.
Программу ансамбля составили таким образом, что из четырех композиций, предназначенных для показа, три представляли собой произведения латышских композиторов (Р. Паулс, Д. Жилинскис), а последняя - 'Мунлайт серенейд' Глена Миллера - планировалась как 'бисовка', на случай обвального успеха. Но и латышские вещи были гармонизированы тоже по-джазовому.
Айно Балыня для выступления в номинации 'солисты-вокалисты' подготовила программы из трех песен: латышской, эстонской и советско-русской, а на десерт - тоже американскую вещь, из репертуара Эллы Фицджеральд.
В Москве, после проведенного в 1957 году Всемирного фестиваля молодежи и студентов, когда идеологический климат по-весеннему потеплел, тоже пытались возродить джаз. Надо было пустить пыль в глаза всему миру и показать, что у нас имеются не только лагеря, но и есть современная музыка, присутствует европейский шарм. Одним из энтузиастов нового 'старого' направления в музыке выступил Юрий Саульский, собравший коллектив, который стал потом ядром оркестра В. Людвиковского при Всесоюзном радио. Но тогда ансамбль Саульского долго на плаву не продержался, его обвинили в 'стиляжничестве' и явном подражании Западу. Да и на Всесоюзном конкурсе артистов эстрады эти музыканты не выступали. Так что соперников у рижского квартета вроде не предвиделось, азиатские же ансамбли с их доморощенными мелодиями пустынь и арыков в потенциальных конкурентах вообще не значились.
Конкурс проводился в старом здании Театра эстрады, рядом с гостиницей и рестораном 'Пекин'. Выступление рижского квартета проходило в переполненном зале, под восторженные аплодисменты слушателей. А когда Айно Балыня исполнила на английском языке песню от Эллы Фицджеральд, музыкантам показалась, что у публики 'крыша поехала' - такой поднялся шум и гвалт. Скандировка не прекращалась минут десять. Однако энтузиазм квартета мгновенно угас, когда после выступления к рижанам за кулисами подошли Л. Утесов и Н. Минх.
- Да, ребята, играете вы технически грамотно. Настоящие профессионалы. Нам импонирует ваша квалификация. Но вы попали немножко не по адресу. Здесь серьезный творческий конкурс, а такую музыку, какую вы показали, у нас играют в ресторане 'Националь'.
Вот уж высказались наши мэтры эстрады - хоть стой, хоть падай. Хотелось дать рижанам 'отлуп', а получился почти комплимент. Ведь в 'Национале' тогда, если мне не изменяет память, играли Г. Гаранян и К. Бахолдин. Сравнение с ними лестно для любого нестоличного музыканта.
Эгилу Шварцу удалось беспрецедентное - уговорить жюри послушать их еще раз, уже с другим репертуаром. В качестве запасного варианта в программе квартета припасалась композиция на сугубо национальные мотивы. Но предложенное 'попурри' выглядело порядком разжиженным, его исполнение не имело той технической сноровки и темперамента, которыми так заряжена была предыдущая премьера с западным уклоном. В принципе это уже ничего не меняло. Жюри явно лоббировало представителей среднеазиатских республик. А в вокальном жанре, словно в пику Латвии, предпочтение было отдано Литве (Н. Лившицайте) и Эстонии (Х. Ляятс, К. Тенносаару).
Крепко тогда обиделись на Москву Эгил Шварц со товарищи. Достаточно того, что в течение нескольких лет Рижский эстрадный оркестр, объезжая с гастролями города и веси необъятной страны (включая Ленинград), никогда не выступал в столице СССР - так глубоко сидела заноза, полученная на III Всесоюзном конкурсе артистов эстрады. Хотя московская публика в провале рижан была как раз и не виновата.
Первая большая поездка РЭО состоялась осенью 1958 года. Маршрут пролегал по Украине, Грузии, Армении, Азербайджану, городам Поволжья.
В Закавказье музыканты нисколько не стеснялись своих пристрастий и, 'потеряв всякий стыд', выдавали джазовую продукцию по полной программе. В Тбилиси Айно Балыню, исполнявшую исключительно репертуар Эллы Фицджеральд, стонущая толпа просто не отпускала со сцены. Своей реакцией публика словно подчеркивала кому-то, что здесь просвещенная Грузия, а не вообще Советский Союз. В Ереване после соло Раймонда Паулса на рояле, когда он сыграл авторскую, может быть, не совсем аутентичную джазовую, но виртуозную композицию, молодежь вынесла его из зала филармонии на высоко поднятых руках.
Грандиозный успех сопровождался традиционными кавказскими пиршествами. Музыканты РЭО, что называется, дорвались и 'не просыхали' по целым дням. На последнем концерте в Ростове-на-Дону добрая половина ведущих оркестрантов находилась на сцене в невменяемом состоянии. Дело кончилось большим скандалом: Р. Паулс, Г. Кушкис и еще несколько солистов за два дня до окончания трехмесячного турне были уволены из оркестра и отправлены в Ригу.
Еще в Москве Паулс как бы между прочим открыл Шварцу, занимавшемуся на конкурсе всей организаторской работой квартета, маленький секрет:
- Ты знаешь... я слышал... вообще они собираются тебя назначить дирижером оркестра... вместо Оре...
За время осенних гастролей этот слух обретал все более реальные черты, музыканты нередко сами просили Шварца провести очередную репетицию. Наконец коллектив вернулся домой, Шварца вызвали в филармонию и объявили, что он назначен художественным руководителем Рижского эстрадного оркестра. Безвольного Р. Оре перевели на должность директора фабрики звукозаписи.
Доверяя неопытному Шварцу ответственный пост, Швейник рассчитывал, что у него под рукой появится покладистый, исполнительный парнишка, который будет ловить каждое слово своего босса. Швейник обожал подхалимаж, беспрекословное подчинение и любил власть не вообще, а в ее конкретных, персональных проявлениях.
- Вот, Эгил, смотри. Мы с тобой должны делать все согласованно,поучал он нового худрука РЭО.- А то у нас тут были такие, как Думиньш. Так я его выгнал, чтоб другим неповадно было.
Ян Думиньш, главный дирижер Государственного латвийского хора, в силу своей вредной самостоятельности 'не сработался' с директором филармонии и был вынужден уехать на несколько лет в Грузию.
Но Эгил Шварц и не думал как-то перечить начальству или заниматься какими-то интригами. Главное - открылась возможность для большой творческой работы.
Идиллическое настроение новоиспеченного лидера РЭО нарушил однажды нежданный телефонный звонок. Голос на другом конце связи представился неким Иваном Васильевичем.
- А кто вы, откуда?
После секундной паузы голос ответил мягко:
- Ну, скажем, из 'органов'. Надеюсь, вы не боитесь этого слова?
- Понятно...- Слова-то Эгил не боялся, но почему-то сразу заныло под ложечкой.
- Не могли бы мы с вами встретиться завтра, часа в два допустим, на углу Верманского парка? Знаете, где остановка?...
'Какие вежливые,- подумал Шварц,- могли, не могли... Разницы нет. Уж если чего надумали, то найдут возможность 'достать'.
- Хорошо, я буду.
В назначенный час в центре города к нему подошли два человека, внешность которых Шварцу так и не запомнилась. Участливо поинтересовались делами, отношениями с музыкантами. Потом перешли к делу:
- Вот вы сейчас, несмотря на молодость, назначены на важную руководящую должность. У вас будут происходить разные любопытные встречи, в том числе и с иностранными артистами... Нам было бы небезразлично ваше мнение по поводу...
Шварц без труда догадался, что интересует 'товарищей'. Новая республиканская верхушка во главе с
