интересуясь экспонатами, если видят на них таблички: 'Руками не трогать'.
Шлиме хихикнула как от щекотки. Так осторожно к ней мальчики еще не прикасались.
Даже маленький Мордехай, по возрасту бывший на два года моложе Дона, при первой возможности алчно ухватил руками обе ее груди и зашелся от возбуждения.
- Ты стесняешься?
Шлиме проявляла удивительное терпение, стараясь пробудить в Доне недостававшие ему активность и смелость.
- Нет...
Доказывая это, он провел ладонью вниз по ее животу, коснулся нежных волос и отвел руку. Поинтересовался:
- Так?
Она снова хихикула.
- Ложись.
Шлиме уложила Дона на подстилку, которую захватила с собой, стала его тормошить и будоражить ласками. Но при всем старании не смогла оживить упрямого червячка, который не желал вылезать из норки. Шлиме гладила его, нежно мяла пальцами, дышала на него, трогала языком, брала в рот - все тщетно. Упрямое существо не желало распрямляться.
Они ушли с виноградника только вечером.
Прощаясь, Шлиме спросила:
- Придешь еще?
- Ага, - согласился Дон, хотя никакого желания встречаться со Шлиме у него не было.
И вообще подобных опытов с девушками или женщинами он не повторял.
Потом была военная служба. Ее Дон проходил на юге Израиля, на Синае. Казарма стрелкового подразделения располагалась в безводных песках пустыни Зин. Тучи здесь никогда не закрывали небо, и, что такое дождь, за время службы солдаты забывали начисто. Днями зло палило солнце. Знойные ветры поднимали тучи песка, и горизонт исчезал в желтой дымке.
Командир роты капитан Ойзер был огромным мужчиной - ростом под метр девяносто, весом под девяносто пять. Утром, когда он выводил солдат на зарядку, все видели его мощный загорелый торс, перевитый рельефными жгутами мышц. Буйные черные волосы капитан перехватывал белой шелковой ленточкой, испещренной голубыми шестиконечными звездочками.
Донк командир сразу понравился - сильный, выносливый, он мог служить образцом еврея, который способен постоять за себя и за честь Израиля.
Капитан, в свою очередь, обратил внимание на Дона. Его женоподобный облик - узкие плечи, тонкая талия, широкие бедра, волнообразно покачивавшиеся при ходьбе, - все подсказывало, что солдатские нагрузки, дай их новичку в полной мере, сломают его.
Капитан Ойзер приблизил Дона к себе, поручив ему службу на подхвате сбегай позови, принеси, передай, доложи, напиши.
Сравнивая то, что приходилось делать ему, с тем, что делали остальные солдаты. Дон понял, какая ему оказана милость, и старался ее не утратить. Ко всему, ему нравилось благосклонное отношение командира - ласковые прикосновения его ладони к щеке, осторожное поглаживание спины...
По графику, составленному командиром, парные патрули автоматчиков уходили на сутки в пустыню и возвращались в казарму с лицами, серыми от пыли, с губами, потрескавшимися от жажды.
В первый же месяц службы капитан Ойзер вышел в пустыню вместе с Доном.
Они прошли только половину маршрута, когда солнце стало краснеть, наливаться багрянцем, на глазах терять слепящую яркость.
Капитан приложил ладонь козырьком ко лбу, оглядел мутный горизонт.
- Дон! - Голос командира звучал встревоженно. - Надо ставить тент. И быстро!
Вдвоем они натянули низкую, прижимавшуюся к песку палатку. Старательно вбили колья, закрепили края брезента.
Песчаная буря, хотя они ее и ждали, обрушилась внезапно. Пыльная мгла словно вспухла и прорвалась ураганом песка, обрушилась на мир колючей плотной стеной.
Дон бросился к месту, где перед началом работы они сложили оружие и вещи. Схватил все, подгоняемый ветром в спину, побежал к палатке. Неожиданно споткнулся, упал. Поднялся на колени. Добрался до полога, с закрытыми глазами нашел вход. Тент судорожно дрожал под ударами ветра. Брезент противно скрипел, словно по нему терли металлической щеткой. Это песок, тучами пролетавший мимо, истирал ткань, заставляя ее шипеть по-змеиному.
Дон заполз в палатку. Стихия его испугала.
Первый же шквал забил ему пылью глаза, рот, уши. На зубах хрустело.
В кромешной мгле Дон налетел на камень, споткнулся и разбил колено.
Под тентом он растянулся во весь рост, согнул ногу и стал осторожно растирать ее ладонью.
Капитан Ойзер придвинулся к солдату. Спросил участливо:
- Что случилось?
- Ударился
- Спусти брюки, я посмотрю.
Дон расстегнул пряжку, сдвинул штаны вниз.
На колсте кровоточила большая, с ладонь, ссадина.
- Лежи. Сейчас перевяжу.
Капитан потянул к себе аптечку, достал какую-то мазь, пластырь. Из кармана вынул плоскую фляжку.
- Отхлебни. Это виски.
Дон сделал два больших глотка. Вытер ладонью губы.
- Все хорошо, - сказал он. - Все хорошо.
Неудобно было солдату признаваться, что колено страшно саднит и жжет.
- Лежи.
Капитан умел быть строгим. Он придавил грудь солдата рукой. Осторожно снял с него брюки и бросил их в сторону. Потом выдавил на колено какую-то мазь и аккуратными движениями пальцев стал втирать ее в кожу.
Боль медленно утихала. Выпитое виски приятно дурманило голову. Хотелось закрыть глаза и лежать, отключившись от ревевшего за пологом урагана, от скрипа песка по тенту.
- Глотни еще.
Голос капитана звучал успокаивающе. Горлышко фляжки коснулось губ.
Не поднимая головы, Дон сделал два новых глотка.
- Болит?
- Уже лучше.
Рука капитана продолжала поглаживать ногу, поднимаясь от колена все выше и выше.
Приятное чувство расслабленности овладело Доном. Волнующая энергия, истекавшая с пальцев капитана, входила в его тело и волнами поднималась к груди.
Дон все глубже погружался в пьянящую сладость неизведанных ощущений.
- Тебе не больно?
Голос капитана убаюкивал.
- Нет, хорошо...
Дон говорил правду. Нечто теплое, дурманящее мягко обволакивало его. Мир затягивала розовая дымка, очертания предметов двоились, плыли.
Дон закрыл глаза. Теперь он ничего не видел, но обостренное осязание говорило ему больше, нежели зрение.
Удары ветра по тенту не ослабевали. Воздух в палатке переполняла сухая душащая жара.
Теплая рука капитана продолжала поглаживать ногу Дона, нежно касаясь внутренней стороны бедра. Другая отерла ему со лба пот, потом стала ласкать шею.
Дона засасывал розовый балдежный туман.
