-- Кружка еще лучше, друг!
Боковым зрением Евгений Захарович заметил подглядывающую в приоткрывшуюся дверь остроносую Настасью.
-- Обождите немного.
На мгновение он замешкался, прикидывая закрывать дверь или нет. В конце концов решил, что не стоит. Неожиданный гость мог обидеться -- и правильно, между прочим.
Когда он вернулся из кухни, детина стоял все в той же почтительной позе. Эмалированную кружку он принял трепетно, как какой-нибудь призовой кубок, прижав к груди, клятвенно забормотал:
-- Пять минут, на фиг, можешь не засекать. А то тут бабка, блин, испугалась чего-то... В общем подожди, друг. Пять минут, лады?
-- Конечно, лады, -- Евгений Захарович улыбнулся, как улыбаются люди, сделавшие доброе дело. Даже если не вернут кружку -- черт с ней! Дело-то все равно сделано.
Детина загрохотал вниз по лестнице, а он прошел к окну и с любопытством пронаблюдал, как собравшиеся у подъезда сирого вида мужички по очереди наливают в его кружку темно-красное вино. Не иначе, как какая-нибудь жуткая портвейнюга. Евгений Захарович покачал головой. Храбрый народ, небрезгливый... Детина у подъезда размахивал руками и явно торопил приятелей. Неужели и впрямь вернут?
Через минуту в дверь уже барабанили. В спешке детина забыл даже про звонок. Гордо и бережно он протягивал кружку.
-- Спасибо, друг! Хорошая кружка у тебя, вкусная... Мы ее там обтерли газеткой, так что ставь прямо на полку... А то мы, на фиг, уже из горла хотели. Как бомжи какие... И бабка, блин, чего-то перепугалась...
'А бабкой-то он тебя, милая!' -- Евгений Захарович с усмешкой покосился в сторону квартиры остроносой соседки. Щель между дверью и косяком немедленно сузилась, точно прищурился огромный деревянный глаз.
-- Что ж так быстро? -- ласково поинтересовался он у детины. -- Могли бы и не торопиться.
-- Так все равно одна бутылка. Тут торопись, не торопись...
Секунду Евгений Захарович размышлял. Жалко, конечно, что не прихватил с работы 'сухое', но есть ведь кое-что в холодильнике. Почему бы не угостить мужичков? Раз уж такой день! Стоит ли останавливаться на полпути!
-- Понимаешь, дружище, -- медленно начал он, невольно переняв манеру детины, -- у меня тут немного осталось после праздников. Словом, если хотите...
-- Так денег же нет!
Простодушие гостя не имело границ. Евгений Захарович взглянул на него с любовью и восхищением. Укрепляясь в принятом решении, вздохнул.
-- Господи, какие деньги! Что ты о них-то, на фиг?
Слова его дрожью отозвались в костлявой груди детины. Гость неуверенно потянул себя за ухо, шмыгнул пористым носом. Он все еще не верил. В чудо трудно поверить так вот сразу.
-- Так ведь это... Мне их что, звать, что ли?
-- А чего ждать, милый? Конечно, зови.
Ступени вновь потревоженно загудели. Ходить обычным шагом детина, как видно, не умел. Из двери напротив показалось покрытое красными пятнами личико Анастасии. Евгений Захарович посмотрел в ее ненавидящие глаза, не удержавшись, подмигнул.
###Глава 10
Проспал он страшно. Не заведенный с вечера будильник мстительно промолчал, да и вряд ли Евгений Захарович его бы услышал. Сон оказался оглушающим, как смерть, и совершенно не освежил. Снился гогочущий, без конца хлопающий его по плечу Трестсеев. Евгения Захаровича волокли в соседнюю лабораторию, где на обшитом стальными листами стенде расстреливали книги современных и не очень современных авторов. 'Представляешь, вот этот трехтомник -- насквозь из мелкашки! -- блажил Трестсеев. -- А Чехова из 'Калашникова' пытались, из 'Сайги' -- и хоть бы хны. Только малость о
бложку поцарапали. Классика -- она, понимаешь, всегда классика... Эй, вы куда! Эй!..' Сорвавшись с места Трестсеев понесся за лаборантами, волокущими на стэнд его собственный трестсеевский труд. 'Это нельзя! Это запреща-а-аю!..' Узнав в выставляемом на стэнд произведении мучивший его столько дней литературный труд, Евгений Захарович запрокинул голову и захохотал. 'Это нельзя! Эй!.. -- обернувшись, Трестсеев погрозил ему кулаком. -- Чего смеешься? Ты там, между прочим, тоже значишься! Шестнадцатым или семнадцатым...' Евгений Захарович захохотал пуще прежнего, едва выд
авил сквозь смех: 'Ну уж нет! Не примазывыайте!..' В эту самую секунду лопнул выстрел, и пыльным переполненным кулем сознание Евгения Захаровича спихнули в гулкий подвал, притворив сверху люком, накрыв плотным шерстяным половиком. Потянулась душная дрема, и лишь к часам десяти в 'подвале' забрезжили первые лучики света, первые робкие звуки коснулись сонного слуха. Кое-как приподняв скрипучие доски, скомкав половики, он выкарабкался наружу -в явь, в знакомую до отвращения квартирку.
В туалете он долго сплевывал накопившуюся за ночь горечь, яростно протирал глаза и виски, а после, отвернув оба крана, прямо в трусах забрался в свой малолитражный бассейн. Вода едва сочилась. Евгений Захарович приготовился ждать долго и терпеливо. Странное дело, -- голова была ясной, тело же вязло в похмельной слабости. Кроме того, его начинало трясти, и он не без оснований опасался, что окоченеет, так и не дотянув до благостного комфорта. Ванна грозила превратиться в подобие саркофага для перепившего хозяина. К счастью, до этого не дошло. Пробудившись, труб
ы бешено зафырчали, и брызнувший поток в мгновение ока наполнил несостоявшуюся усыпальницу горячей водой. Жизнь таким образом дала очередную отмашку к старту, и, царапая по груди и спине ногтями, Евгений Захарович поприветствовал ее блаженными всхлипами. Первую серию своих жизненных передряг он уже просмотрел, вниманию предлагалась вторая, и он не возражал.
Не вылезая из парящего логова, Евгений Захарович наскоро побрился и, повозив во рту зубной щеткой, вяло попытался сообразить, что же следует предпринять в связи с опозданием на работу. Мысли лицемерно потыкались друг в дружку, изображая активность, после чего разбрелись по углам, предоставив право действовать наобум. Вместо них неожиданно замаячили образы вчерашних сотоварищей, и, закрыв глаза, Евгений Захарович расслабленно улыбнулся...
Большинство удивительных событий начинается с пустяка, с самого тривиального факта. Роль подобного пустяка суждено было сыграть эмалированной кружке. Мало кто поверит, что обыкновенная металлическая посудина способна соединить столь различных людей -- пусть даже на один вечер, на одну- единственную ночь. Но факт есть факт: компания собралась, компания поочередно представилась хозяину, компания полюбила Евгения Захаровича всем сердцем и душой. Коньяк, хранящийся в холодильнике, оценили по достоинству, а вскоре каждый из сидящих в тесной кухоньке без ко
лебаний отворил шлюзы своего внутреннего и сокровенного, внеся посильную лепту в разгорающуюся беседу.
О, русские маленькие кухоньки! Какие жаркие костры вы способны распалять, какие страсти разжигаете! И никогда не сравниться вам по уюту ни с чем заграничным, ибо дело не в площади, не в обоях и не в содержимом холодильника. Дело в стране и людях. Дело в случайных и удивительных эмалированных кружках!.. Евгений Захарович был до корней волос русским и все же в очередной раз поразился, с какой быстротой и легкостью он отыскал в этом мире друзей. Милые и добрые, они сходу поняли его душу, как не понял бы ни один психотерапевт, позволив вволю выговориться и всласть
поругаться. Мужественное их сочувствие как бы вторило его бранным словам, багровые лица выражали бесконечную поддержку его бесплодным исканиям. И когда в свою очередь они излили свое накипевшее и наболевшее, он, озаренный, вдруг понял, что в сущности они одной крови -- сирые братья сирых времен, что жить им всем на одной планете и дышать одним воздухом...
Уже далеко заполночь один из гостей, выйдя на минутку, вернулся через час, сумев раздобыть пару ядовитого цвета бутылок, а впридачу к ним беззубую, громко и весело сквернословящую старуху. Заседание продолжалось на той же маленькой кухоньке, и вместе враз они вдумчиво и возбужденно говорили о разном, тем не менее все понимая, ласково и часто кивая, не забывая чокаться и произносить тосты. Понимали даже мужичка Исаакия, очень похожего на гнома, шагнувшего на кухню, казалось, прямо из
