По-видимому, уйти сегодня от мистических тем не представлялось невозможным. Когда застолье уже близилось к концу, неожиданно заспорили о боге.
— Что он нам дал, елы-палы?! — зычно вопросил Митя. — Нищету, неуверенность? А на кой мне это сдалось?
— Дядь Мить, — Мазик толкнул соседа в бок. — Сбавь на пару румбов, а то уши закладывает.
— Я и говорю, — вздрагивая, повторил Митя, — что, мол, его бог дал нам? Да ничего! Ни добра, ни справедливости.
— Значит, по-твоему, должна существовать всеобщая справедливость — просто так ниоткуда? — Горыныч хитровато прищурился. — Есть людишки, что верят и в такую.
— И они правы! — с жаром воскликнул Митя.
— Ни на вот столечко, — старик-китаец изобразил пальцами что-то невзрачно-крохотное. — Их можно, пожалуй, понять, но они абсолютно не правы. Такая вера утопичнее любой религии. Почему-то вы желаете, что бы Бог был таким, каким вам бы того хотелось. А стало быть, — добрым и щедрым! Чтобы в угоду вам он выстроил ладненький, сверкающий мирок, где все до единой твари лоснились бы от жира, купались в счастье и красоте.
— А что в том плохого?
— А то и плохо, что, выпив даже десять бутылок вина, ты не сумеешь представить себе такой мир.
— Это еще почему?
— Да вот потому!
— Ладно, пусть. Но твой-то отец небесный всемогущ, его фантазия, чай, посильнее моей.
— Дурак ты, Митя, — старик-китаец нервно пощипывал мочку уха. — Живешь-живешь и никак не можешь понять, что не с той целью мир создавался. Не ублажать нас призвана эта земля. Уж ей-то прекрасно известно, что такое человеческая справедливость. Земля — плантация душ, и так уж устроено, что произрастать лучше всего из навоза. Там наверху цветочных оранжерей не задумывали. В семь дней Бог сотворил планету, на которой рано или поздно в результате бед и борений возникнет прекрасное, коему суждено будет пополнить ряды небесной рати. Может, ты слышал что-нибудь о падших ангелах? Так вот на их место и приходят лучшие из людей. В этом и заключается главное предназначение человеческого мира. Сразу по достижению прежнего числа ангелов наступит предсказанный апокалипсисом конец света. Небо свернется, земля исчезнет.
— Хорошенькое дело! Исчезнет… А с нами тогда что будет? — Мазик встревоженно оглянулся на меня.
— Если такое и случится, то еще не скоро…
— Чухня! — Митя громко фыркнул. — Свернется, исчезнет… Что вы его слушаете! Я же знаю откуда он начитался этой галиматьи. Весь его тронный зал листочками из библии оклеен!
— А ты видел? — обозлился Горыныч.
— И видел! Ты сам меня пару раз туда пускал. Я, понятное дело, занимался тем, чем и положено заниматься в подобных местах. Но одним глазком все же глянул. И, конечно, сообразил, откуда ветер дует.
— И откуда же он дует?
— Да из нужного места!
— Дядь Вить! Они же сейчас драться начнут!
— Эй-эй! Господа присяжные! — я ухватил Горыныча за руку. По-моему, он тянулся к массивной серебряной вилке. — Разве ж так спорят о боге?
— Держи его крепче, Серега, — Митя ухмылялся. — Один раз я уже фонарь ему ставил, — засвечу и повторно.
— Только телевизора моего тебе уже тогда не видать, — пообещал я. — Что за скандалисты такие! По любому поводу друг на дружку кидаются! Да охолонись же, Горыныч!..
Под моей хваткой старик-китаец обмяк. Зоя ласково погладила его по плечу.
— Ты же знаешь нашего Митьку. Горячий, как кипяток.
— Остудить некому, — проворчал Горыныч.
— Ладно, старый, не ворчи, — Митя кинул в мою сторону озабоченный взгляд. Мою угрозу насчет телевизора он, видимо, воспринял всерьез. Трубка мира была для него предпочтительнее. — Чего нам ссориться из-за ерунды? Мы же не можем проверить, правду или нет прописали в твоих листочках. Нет бога, есть бог — какая разница? Один хрен, не видим и не слышим.
— Ох и дурак же ты, Митя, — Горыныч смиренно вздохнул. — Видно, горбатого могила исправит.
— Естественно!..
Виктор с усмешкой взглянул на меня, вполголоса проговорил:
— Очень напоминает кое-что. Не находишь?
Я промычал что-то нечленораздельное и ниже склонился над тарелкой.
— Кощунство и откровение… Как просто одно уживается с другим.
— Еще бы! — я хрипло прокашлялся. — Считай, что ты на редкостном спектакле. Не так уж часто наши соседи ударяются в рефлексию.
— Странная у вас тут рефлексия.
