расставила.
— Дашка, а ты уверена, что она мне врет?
— Слушай, давай, закроем эту тему. Если я права, и твоя Ланка бессовестная врунья, то я бы хотела, чтобы ты в этом убедилась сама, без моих подсказок. Если же я ошибаюсь, то Ланка — это ангел во плоти, явившийся тебе на помощь в минуту трудных испытаний, и я тогда торжественно посыплю голову пеплом в знак моих ужасных и нелепых подозрений на ее непорочный счет. А сейчас больше ни слова о твоей сестрице, а то ей Богу уйду домой. Здесь у вас и так кошмарно, как в чулане у Стивена Кинга, не хватало мне еще из твоих уст выслушать очередную порцию фантастики о жизни этой девушки.
— Ладно, больше не будем.
— Эй, ты что, обиделась? Не стоит, ты же меня знаешь: я ни тебе, ни кому-либо еще из твоего окружения зла не желаю. Но вот уж иметь свое мнение о них мне никто не запретит. В следующий раз ты из меня больше ни слова не вытянешь, обещаю!
— Дашка, я не обиделась — я задумалась. Как-то это все неожиданно так…
— Ладно, думай себе на здоровье, кто же возражает. А еще лучше побыстрей линяй отсюда, у меня от вашего богоугодного заведения мурашки по спине прыгают размером в слона.
— Да я сама не в восторге. Особенно когда услышала, что врачи «будут делать вид, что меня лечат». Как тебе, не хило?
— Просто супер. И сколько ты после этого собираешься здесь торчать?
— Да еще денек-два побуду, а потом начну попытки ретировки.
— В чем твоя коренная ошибка по жизни — ты все время «пытаешься». Не пытайся — а просто делай. Захочешь уйти отсюда — уходи, и дело с концом.
— А мои документы?
— Страховой полис тебе должны отдать по первому требованию, даже сейчас можешь этим заняться. А вся остальная писанина тебя не трогает. Паспорт хоть при тебе?
— Да, в тумбочке лежит.
— Ну, хоть это радует. Ладно, держи мешок со всякой лабудой, надеюсь, что тебе понравится. Тут фрукты, молочные продукты и карбонат двух сортов. Да, на самом дне бутылка настоящего кагора. Крайне полезная вещь, особенно будущим мамам. Не сможешь сама осилить, в крайнем случае, соседок угостишь. Только не забудь после этого зубы почистить, а то перед эскулапами засветишься. Оно здорово в деснах застревает, да и на зубах сразу же соответствующий налет появляется.
— А ты чего? Уже уходишь? Подожди!
— Да нет, побегу я от тебя, вон толстый охранник в нашу сторону движется, сейчас выгонять будет. О, ну что я говорила! Ладушки, целую в обе щечки, не раскисай! До скорого!
— До скорого!
Ураган по имени «Даша» исчез столь же стремительно, как и появился. Наталья шла по коридору, прижимая к себе пакет с гостинцами, и все размышляла над ее странной неприязнью к Ланке. И ведь Ланке она тоже не глянулась! Вот дают, такая взаимонепереносимость, что хоть сигареты от них в этот момент прикуривай! И все-таки: неужели ее водят за нос? Но зачем тогда этот спектакль? Нет, в голове это просто не укладывается. Все, она перестает об этом думать раз и навсегда. Если не доверять самым близким людям — то зачем же тогда жить?
Из роддома она вернулась домой через четыре дня, да и то, пришлось вырываться почти что со скандалом. Хорошо хоть по совету Дашки она вовремя забрала из регистратуры свой страховой полис. Как и следовало ожидать, ничего криминального у нее не обнаружили. Хотя в выписном эпикризе настрочили кучу всяческой дряни, о чем Наталья узнала только дома, развернув выданный ей на руки лист и ради любопытства разбирая каракули лечащего врача. Возмущалась по поводу людского коварства Наталья недолго: Ланка, не долго думая, просто взяла эпикриз и картинно разорвала его в мелкие клочочки. Чтобы не раздражал своим видом.
Багаж знаний Наташки и больничных «страшилок» за это время пополнился новыми историями о родовых мучениях. Тем более что рассказчиком одной из них стала Аня, родившая своему мужу долгожданного сына. Крепкий, кстати, парень вышел, горластый. Так вот, анестезиолог начинал свою работу только в девять утра, а Анюте приспичило рожать в ночь. После того, как по ее же собственному выражению, она «начала бегать по потолку», Аня взмолилась медперсоналу: «Если поможете нормально родить — муж всех озолотит». И была не слишком удивлена, когда услышала в ответ: «А в каком размере?» В итоге после недолгих переговоров Анюта уже через час услышала вопль своего ребенка. Единственное, что ее занимало на следующий день, так это вопрос: если бы она не пообещала «отблагодарить», то что — роды бы продолжались до самого утра? Ответ на этот вопрос не знал никто.
До собственного времени Х оставалось уже месяца полтора от силы, но каждый день в ожидании, когда же все произойдет, казался Наталье каторгой. Да и домашняя работа ее здорово утомляла. Племянник в силу своего нежного возраста требовал к себе надлежащего ухода и внимания, и с каждым днем все больше и больше. Ланка дома появлялась редко, и максимум, что она делала в эти нечастые моменты — выгуливала сына, поскольку, несмотря на наличие грузового лифта, Наташе было трудно таскать вверх-вниз одновременно Костика и коляску. Хотя Наталья и гнала прочь от себя крамольные мысли, но зерна сомнения, посеянного словами Дарьи, дали свои прочные всходы в ее душе. Да, денег им троим хватало, и даже с лихвой: Ланка свое слово держала твердо. Но уходила на работу она почему-то то в вечернем платье, а то и в лихо укороченной юбочке. Странная одежда для офиса, надо сказать. Деловые костюмы она одевала редко, и все больше в холодную погоду. Никогда она не срывалась на фирму часов в девять- десять утра; самое раннее — где-то в полдень, а то и в час дня. А возвращалась всегда очень поздно. Как- то раз Наташка спросила ее, почему у нее такой непонятный режим работы, но Ланка психанула, что ей и так несладко приходится, эти чертовы финны совсем ее замучили, а тут еще и сестра докапываться начала. Так что вместо разговора по душам пришлось успокаивать Ланку. Потом она, конечно, опять извинилась перед Наташкой за свои расшатанные нервы, мир-дружба-жвачка и хэппи-энд. Но на вопрос-то она так и не ответила!
Так день за днем полз надоевший до оскомины февраль, пока, наконец, на календаре не появился долгожданный март. Последние недели и все: она увидит собственного сына.
Восьмое марта выдалась на редкость хмурым и пасмурным. Ланка с утра поздравила Наташку с праздником, подарила игрушечного зайца с грустными глазами и убежала куда-то по своим делам. Наталья опять осталась предоставленной собственным грустным мыслям. Ничего не хотелось, кроме как, чтобы все наконец-то закончилось. Компьютер ее не радовал, тем более что диплом давно уже был готов и утвержден у руководителя, а просиживать долгие часы за монитором — невелика радость, особенно для беременной женщины.
Раздался звонок, кто-то пришел. Интересно, кто бы это был? Или Ланка что-нибудь дома забыла и вернулась?
На пороге стоял мужчина с букетом нежно-пурпурных коротких роз в изящной упаковке. Незнакомый брюнет лет этак двадцати-семи — тридцати. Он изумленно выставился на Наталью, потом перевел взгляд на ее живот и довольно невежливо сказал:
— Ты не Ланка.
— Само собой, я не Ланка, я — Наташа. А вот вас я не имею честь знать.
— Я — Костин папа. Или она об этом вас не сочла нужным предупредить?
— Какой папа? Ее же изнасиловали!
— Не понял? Может быть, вы меня все же впустите, и мы спокойно обо всем поговорим? Или, по- вашему, я похож на насильника?
Наталья машинально пропустила брюнета, закрыла за ним дверь и кивком показала в сторону кухни. Он так же согласно кивнул, и, раздевшись, отправился, куда ему указали. Уже на кухне, плотно прикрыв за собой дверь, он поинтересовался:
— Костя спит?
— Ага, спит. Только-только уложила. Теперь полчаса-час счастливого времени, а потом проснется и будет играть. Тогда за ним глаз да глаз нужен. Уже вставать пытается, только падает пока.
— Растет хлопец, растет. Я его последний раз три недели видел, когда Ланка его погулять вывела. Минут десять с ним пообщался, и она его забрала. Кстати, Наташа, меня зовут Игорь.
