- Это мне кстати, - ответил тот.
Войдя в кухню вперед Ганьки, Рогожин снял с головы шапку и отвесил всем присутствующим общий поклон, потом пошел знакомиться.
Подойдя к седобородому Луке, он необычайно эффектно и ловко вскинул вверх сжатую в кулак руку, быстро разжал ее и, протянув для пожатия Луке, представился:
- Рогожин, дедушка!
Авдотье Михайловне он отрекомендовался уже по-другому:
- Вениамин, Авдотья Михайловна!
При виде красивой Клавдии он приосанился, расцвел в улыбке и, пристукнув своими солдатскими сапогами, с поклоном сообщил:
- Веня, девушка!
Семену, как человеку серьезному и облеченному властью, он отрекомендовался более подробно:
- Вениамин Рогожин, товарищ! Инструктор губкома комсомола.
- Это, что же, из Читы выходит?
- Так точно, товарищ! Разрешите раздеться, Авдотья Михайловна?
- Милости просим, милости просим! Раздевайтесь, молодой человек, да к столу пожалуйте.
Венька разделся, потом спросил:
- Где у вас можно помыть руки, Авдотья Михайловна?
- Полей, Ганя, гостю на руки, - приказала довольная почтительностью Рогожина мать и полезла в сундук за чистым полотенцем. Видя это, Ганька понял, что Венькина вежливость действует безотказно.
Когда Рогожин подсел к столу, не перекрестившись, Лука насмешливо спросил:
- Пошто лба-то не перекрестил? Не православный, что ли?
- Почему не православный? Крещенный по всем правилам, да только теперь неверующий.
- Неверующий?! - испугался Лука. - Тогда, паря, я, однако, с тобой за одним столом сидеть не буду. Грех На душу из-за тебя не возьму.
Авдотья Михайловна поспешила вступиться за Рогожина:
- Какой он, сват, неверующий! Так все это, баловство одно. Случись беда, вперед нас с тобой бога вспомнит. И никакого греха на тебе не будет, если посидишь с ним рядом.
Улыбнувшись своей заступнице. Рогожин дипломатично промолчал и взялся за ложку. Поставленные перед ним в тарелке мясные щи он съел, не торопясь, не забывая о сдержанности. Отодвигая тарелку, с чувством сказал:
- Хорошие щи, Авдотья Михайловна! Давно я таких не едал.
- Может, тебе еще подлить?
- Если можно, не откажусь. Пожалуйста.
Жаренную на сале картошку он тоже расхвалил и отдал ей должное.
Пока он ел, Семен и Клавдия разглядывали его. Семена поразило умение Веньки вести себя с умом и достоинством, не теряться в обстановке. А Клавдии пришлось по душе, что он назвал ее девушкой и явно хотел ей понравиться при знакомстве.
- Из каких ты людей, инструктор? - спросил Семен.
- Из рабочих. Отец у меня котельщик в Читинских железнодорожных мастерских, один брат машинист, другой слесарь шестого разряда, а я на промывке паровозов работаю.
- Сколько же тебе лет?
- Да уже много. Жениться еще рано, а за девушками ухаживать можно, сказал Венька и так поглядел на Клавдию, что та покраснела и потупилась.
- Вишь ты какой ловкий! - сердито усмехнулся Лука, недовольный тем, что Клавдия умильно поглядывала на Рогожина. - Гулять с девками ты тут как тут, а как жениться - сразу в кусты.
- Нет, дедушка, на моем месте шибко не разгуляешься. Больно рано на работу вставать приходится. Прогуляешь ночь, а потом целый день все из рук валится.
- И все-таки ваша работа от гудка до гудка. Отработали свои часы и пошли по домам. А вот мы в крестьянстве до упаду работаем, часов не считаем. Выходит, ваша жизнь полегче...
Перебив Луку Меньшова, Семен обратился к Веньке:
- Расскажи, друг, как рабочие у вас живут? Так ли им здорово живется, как Лука думает?
- Нет, живут рабочие не так сладко, как дедушка считает, - заговорил Венька. - Работают они, верно, по часам, только часы эти страшно долгие, а расценки у хозяев на все низкие. При царе мы еще с кваса на воду перебивались. А вот при Семенове хлеба по неделям не видели, заработную плату по четыре месяца не получали, да к тому же каждый день за свою жизнь дрожали. Рабочих за всякий пустяк арестовывали, пороли, пытали и расстреливали. Я желторотым был и то два раза сидел в контрразведке и два раза нагайками выпорот... Сейчас, конечно, все это прошло. Никто рабочего не ударит, в лицо ему не наплюет, но живется в Чите нелегко. Разруха кругом страшенная, много безработных, а те, кто работают, гроши получают. Ты бы, дедушка, за такие деньги два раза чихнуть отказался, а рабочие целыми днями от станков не отходят. Стремятся поскорее с разрухой покончить.
- Правильно! - поддержал Семен Веньку и обратился к Луке: - Ну, убедился теперь, как рабочему человеку достается?
- Да, ежели это все верно, тогда не позавидуешь им, - согласился Лука Меньшов. - Крестьянствовать оно более верное дело.
Венька, довольный поддержкой Семена, спросил:
- Значит, вы здесь, товарищ Забережный, председатель ревкома?
- Он самый.
- Тогда мне надо с вами обязательно поговорить, посоветоваться. Вы сегодня будете у себя в ревкоме?
- Сейчас туда иду.
- Мне можно с вами?
- Пойдем, пойдем. А Ганьку, что, дома оставим?
- Нет, он тоже должен быть при нашем разговоре.
В ревкоме Рогожин сказал Семену:
- Приехал я к вам комсомольскую ячейку сколачивать. Посоветуйте, кого из молодежи нужно и можно вовлечь в комсомол. Мы с Улыбиным только о двух его ровесниках поговорить успели.
- О ком же это?
- О Шурке Каргине и Зотьке Даровских, - ответил Ганька.
- Нет, не с этих ребят вам надо начинать. Не тот народ. У одного отец бывший поселковый атаман и белогвардеец, у другого до богатства страшно жадный. Спит и видит, как бы всех справней стать, Зотьку своего на самой богатой невесте женить. Ищите других ребят, из батраков и бедноты... Вон у нашего кузнеца парень хороший, в молотобойцах у отца ходит.
- Грамотный?
- Кажется, всего один год в школу ходил. Насчет ученья подкачал, не то ленился, не то способностей нет. С кузнецом я сам могу поговорить, чтобы не препятствовал сыну в комсомол идти. Если он не захочет, не пустит к вам сына, человек он крутой и тяжелый... Да, а чем же все-таки комсомольцы заниматься будут?
- Культурно-просветительные вечера проводить, спектакли ставить, с вечерками, с пьянством и хулиганством бороться, опорой партийной ячейки быть. Она у вас есть?
- Пока не имеется. У нас только два члена партии - я да мой заместитель Симон Колесников. Даже учительница и та беспартийная, но жаловаться на нее не приходится: хорошо помогает нам.
- Тогда ее надо на наше собрание пригласить. Скажет умное слово, и настроение у молодежи изменится.
В разговор после долгого раздумья вмешался Ганька. Он сказал, что не понимает, почему нельзя втягивать в комсомол Шурку и Зотьку. Они сами-то ни в чем не виноваты. Неужели только из-за того, что отцы их были дружинниками?
Ответил ему Рогожин:
- Когда меня инструктировал в Чите секретарь губкома Костя Воропаев, он мне так сказал: прежде всего
