меня увидит?..
- Который он?
- Который слева едет и малость на цыгана смахивает.
Навстречу урядникам двинулись Роман, Лукашка Ивачев и один солдат из Мостовки. Про этого солдата рассказывали, что он шутя разгибает подковы. Все трое были храбры и красивы. Только не было у них такого нарядного вида, как у тех, одетых в казачью форму. Но тут Ганька вспомнил, что это свои, а те враги. Он оглянулся на соседей, и при виде охватившего всех напряжения у него сильно забилось сердце уже от страха и гордости за Романа, за верных его товарищей, выбрал которых он не случайно. Мысли его сразу стали другими. 'У тех молодцы, да и у нас не хуже. Солдат-то как Илья Муромец. Вот бы сойтись им в шашки трое на трое. Солдат бы показал им. Да и Роман с Лукашкой не подкачали бы', - думал он, готовый, если понадобится, сорвать берданку из-за плеча.
Семеновцы остановились. Зычноголосый старший урядник предупреждающе поднял руку:
- Стой! Дальше нельзя!
'Вот черт, орет как! - возмутился Ганька. - Здесь ему подчиненных нет, чтобы глотку драть'.
- Стой! - так же громко скомандовал Роман своим и спросил напряженно следивших за каждым его движением урядников: - Кто вы такие?
- Парламентеры наказного и походного атамана Забайкальского казачьего войска генерал-лейтенанта Семенова!
- Что вам нужно от нас?
- Имеем приказ вручить вам воззвание атамана!
- Просим огласить его! Иначе не примем и разговаривать с вами не будем.
Этого урядники не ожидали. Лица их стали еще напряженней. Старший держал в руках свернутое в трубку воззвание, не решаясь приступить к чтению, а Кокухин нервно теребил темляк своей шашки. Роман понял, что поступил правильно. Воззвание, очевидно, было оскорбительным для партизан.
- На этот счет у нас нет никаких полномочий! - нашелся и крикнул урядник.
- Плевать на полномочия! Читай! - потребовал Роман и тут же пригрозил: - Если в воззвании только ругань да помои на нашу голову, можете поворачивать обратно.
Тогда урядник решился. Он встал на стременах, прокашлялся и хриплым голосом стал читать воззвание. Чтобы лучше слышать его, казаки и партизаны, сами не замечая того, подались вперед. Расстояние между ними сократилось до двадцати шагов.
Семенов предлагал партизанам прекратить ненужное кровопролитие и сдаться его войскам. Он обещал партизан распустить по домам без всякого наказания, но требовал выдать ему за это Павла Журавлева, Василия Улыбина, Степана Киргизова, Варлама Бородищева и всех полковых командиров.
Кончив читать, урядник поспешно сунул воззвание себе за ремень и схватился за поводья, чтобы можно было в любой момент повернуть коня и броситься наутек. 'А все-таки здорово он потрухивает', - удовлетворенно отметил про себя Ганька.
Видя, что партизаны не хватаются за клинки и винтовки, урядник приободрился, спросил Романа:
- Разрешите вручить?
- Давай! - спокойно согласился Роман и не удержался, тихо, только для своих добавил: - Годится на подтирку.
Урядник подъехал строгий и настороженный, взял под козырек и передал воззвание Роману.
- Разрешите узнать, в каком вы чине? Нас об этом спросят господа офицеры.
- Командир сотни из полка Удалова. Действую по личному приказанию товарища Удалова, - ответил Роман и спросил: - А почему среди вас нет ни одного офицера? Мы можем обидеться, - пошутил он.
- Им это дело не улыбается. Наши господа офицеры слишком дорожат своей шкурой, - признался, не кривя душой, урядник.
- Передайте, что воззвание немедленно отошлем куда следует. Только ничего у атамана не получится, - громко, чтобы слышали все, говорил Роман. - По себе могу судить об этом, господин урядник. У меня ваши каратели отца зарубили, дом сожгли, хозяйство разорили. А мой отец не был ни большевиком, ни партизаном. Он в белой дружине служил, со мной воевал. Убили его из-за меня. Что же со мной сделают, если я вернусь домой? Да меня на куски изрежут. Вот сзади у меня взвод. В нем тридцать человек, и у каждого кто-нибудь из родных убит или повешен, выпорот или изнасилован. Разве можно их уговорить, чтобы они выдали своих командиров-большевиков и сдались на вашу милость? Да они растерзают любого, кто хоть заикнется об этом.
- Правильно! - дружно поддержали Романа его бойцы и долго не могли успокоиться.
Одни из казаков наблюдали за ними с каменно невозмутимыми лицами, другие с чувством вины и растерянности оглядывались кругом, перешептывались между собой.
- Это верно! - сказал урядник и тяжело вздохнул.
Роман немного подождал, но, видя, что урядник не хочет или боится продолжать разговор, сухо откланялся:
- Всего хорошего.
Откозыряв ему, урядник, потный от пережитого волнения, медленно поехал к своим, все еще опасаясь пули в затылок. Кокухин, стоявший несколько сзади, стал поворачивать коня, чтобы присоединиться к нему. И тут подстрекаемый Ганькой Пахоруков не вытерпел, рявкнул во всю глотку:
- Кокухин!.. Кешка!.. Будешь дома, кланяйся моей Марье!
Старший урядник вздрогнул, стегнул коня и поспешил присоединиться к своим. Кокухин, наоборот, остановился и, глядя на весело загалдевших партизан, широко улыбался. Узнав Пахорукова, обрадованно закричал:
- Здорово, Степан! Вот не думал встретиться!.. Как живешь?
- Живу, не скучаю!.. Подъезжай, потолкуем малость!
- Нельзя! Начальство взгреет!
- Скажи лучше, что боишься! А ты не бойся, мы тебя не съедим!
- Ни черта я не боюсь! Подъезжай, поздороваемся.
Пахоруков подскакал к Роману. Сдерживая пляшущего коня, спросил:
- Разреши, товарищ командир, потолковать со своим станичником?
- Валяй, толкуй! - согласился Роман, довольный, как и все его бойцы, этим неожиданным приключением. - Спроси там землячка, когда сдаваться приедет.
Пахоруков, сияя смеющимися глазами, сбил на затылок фуражку и поехал навстречу Кокухину. В это время раздался предупреждающий голос старшего урядника:
- Кокухин!.. Назад!..
Кокухин остановился, оглянулся в нерешительности на своих. Партизаны немедленно заулюлюкали, засвистели. Не вытерпели и казаки, больно задетые насмешками красных.
Они зашумели, загорланили:
- Не трусь, Кокухин! Докажи, что и белые смелые!
Напрасно пытался утихомирить их старший урядник. Никто не слушал его. Видя это, Кокухин смело поехал вперед.
И вот одностаничники съехались. Ганька, незаметно очутившийся рядом с Романом, видел, как они протянули друг другу руки, смущенно посмеиваясь. Потом Пахоруков достал из кармана синий вышитый кисет, и в наступившей тишине Ганька услыхал его голос:
- Угощайся, Иннокентий! У меня богдатский горлодер, с девятой гряды от бани.
- Спасибо, Степан! - ответил как можно громче Кокухин, хотевший, чтобы было слышно своим все, что он говорил. - С удовольствием попробую самосадного. А ты закури моей фабричной махорки. Она у меня маньчжурская, братьев Лопато, - и он протянул ему алый кисет.
Они закурили, затянулись раз, другой. Затем Степан спросил:
- Ну как она, жизнь, Иннокентий?
- Живем, хлеб жуем. Службу служим и не тужим.
- Жевать у вас есть что, ничего не скажешь Отбили мы намедни унгеровский обоз под Кунгуровой, а в нем белые булки из маньчжурской муки, монгольское масло, китайский сахар и японское сакэ в жестяных банках. Здорово вас снабжают. А только нам свой доморощенный хлебушко слаще. Едим мы его с мякинкой,
