- Здесь. Координирует работу поляков и литовцев с русскими.
- Адрес его явок вам известен?
- Он умеет конспирировать, как Ленин.
- Поищем сами... Когда вы сможете внести свои предложения по поводу думской фракции социал- демократов и их связей с военной организацией партии?
- Связей нет... Зачем вы так? Мы же уговорились говорить правду... Связи военных с думской фракцией надо создать...
- Сможете?
- Постараюсь...
Вскоре Герасимов получил информацию, что двадцать девятого апреля девятьсот седьмого года в общежитии политехнического института в присутствии члена государственной Думы, социал-демократа Геруса состоялось собрание солдат, на котором по предложению нескольких военных и <пропагандиста> Шорниковой было решено послать в государственную Думу от имени военной организации наказ социал- демократической фракции, в котором будут изложены пожелания армии...
Сразу же по прочтении этого сообщения Герасимов отправился к Столыпину.
- Я бы хотел прочитать текст этого наказа, - сказал премьер, скажите на милость, к армии подбираются, а? Ну и ну! Такого я себе представить не мог! Это же прямой вызов трону, не находите?!
Эк играет, подумал тогда Герасимов, будто бы и не он подтолкнул меня к этой провокации?! Или у них, у лидеров, отшибает память? Выжимая из себя по каплям раба, подумал Герасимов, прав был Чехов, все мы рабы, Петр Аркадьевич прекраснейшим образом помнит наш разговор и результатов моей работы ждал затаенно; наконец дождался; все он помнит, но играет свою игру, играет тонко...
Назавтра, встретившись с <Казанской>, Герасимов получил текст наказа, в котором были и его фразы; сработано намертво, не отмоешься; наказ, записанный под диктовку тайной полиции, можно вполне трактовать как призыв к неповиновению властям, подстрекательство к бунту, - угрозу повторения девятьсот пятого.
Столыпин, прочитав наказ, брезгливо его от себя отодвинул:
- Такого рода бумаги не имеют права объявиться в Думе, Александр Васильевич. Меня не волнует возможность конфликта с кем бы то ни было. Пусть думские соловьи заливаются, кляня меня супостатом, но самодержавие мне важнее всего, им я призван к службе, ему я готов и жизнь отдать... Как полагаете поступить?
- Мне бы хотелось послушать вашего совета, Петр Аркадьевич, - ответил Герасимов, прекрасно понимая, что в аккуратных словах Столыпина содержалась ясная программа: необходим арест социал- демократов и военных, конфликт с Думой и, как следствие, ее разгон. Новый выборный закон был уже в столе премьера, оставалось только получить повод, чтобы его распубликовать. Арест думской фракции без приказа, думал Герасимов, я проводить не стану, проведешь, а назавтра выгонят взашей, скажут, самовольничал, поступил без санкции сверху.
- Мой совет таков: поступать строго по закону, полковник, - сухо ответил Столыпин. - Самоуправство мы никому не позволим, но если вы получите неопровержимые данные, что делегация намерена явиться к социал-демократическим депутатам, - заарестуйте... При этом, однако, помните, что улики должны быть налицо, как-никак неприкосновенность и так далее... Иначе я отрекусь от вас. Не обессудьте за прямоту, но уж лучше все с самого начала обговорить добром, чем таить неприязнь друг к другу, если что-то сорвется...
- Текст наказа, подготовленного моим агентом, - Герасимов кивнул на две странички, лежавшие перед Столыпиным, - можно считать уликовым материалом?
- Если этот наказ будет обнаружен у социал-демократов Думы, - вполне.
- Хорошо, - Герасимов поднялся, - я предприму необходимые шаги немедля.
...В охранке Герасимов подписал ордер на обыск в помещении социал-демократической фракции, которая арендовала здание на Невском, в доме девяносто два, второй этаж; наряды филеров дежурили круглосуточно: в тот момент, когда солдаты появятся со своим наказом, нагрянет обыск, дело сделано, конец второй Думы.
Пятого мая в семь тридцать вечера делегация солдат пришла к депутатам на Невский.
Филеры немедленно сообщили об этом в охранку. Герасимов, как на грех, отправился ужинать в <Кюба> с маклером Гвоздинским: играть начал на бирже по-крупному, информацией о ситуации во всех биржах, обществах кредита, крупнейших предприятиях владел безраздельно, ибо агентура освещала их ежедневно, - основанием для постановки негласного наблюдения за денежными тузами явилось дело миллионера Морозова, который давал деньги большевикам, и безумие капиталиста Шмита, возглавлявшего стачку рабочих на своей же фабрике в пятом году на Красной Пресне.
Сообщение о начале коронного дела получил полковник Владимир Иезекилович Еленский, ближайший друг полковника Кулакова, у которого Герасимов отобрал Шорникову.
Дудки тебе, а не коронная операция, подумал Еленский о Герасимове, опустив трубку телефона; перебьешься; ишь, к премьеру каждодневно ездит; пора б и честь знать; отправят голубчика куда-нибудь, в тмутаракань клопов кормить, а то и вовсе погоны отымут, в отставку.
Еленский достал из кармана большие золотые часы Павла Буре, положил их перед собою и дал минутной стрелке отстучать пятнадцать минут. Думские социал-демократы люди многоопытные, голову в петлю совать не намерены, солдат с наказом быстренько спровадят, - разве можно давать повод царским опричникам?! Они только этого и ждут, и так под топором живем...
Через пятнадцать минут личная агентура Еленского сообщила, что солдаты уже покинули думскую фракцию; он и объявил тревогу по охране.
Когда на Невский ворвались жандармы, в кабинетах фракции социал-демократов никого, кроме депутатов Думы, не было уже; руководивший налетом ротмистр Прибыло растерялся, ибо Герасимов сообщил ему загодя, что у депутатов будут солдаты; через час прибыли чиновники судебного ведомства, начался обыск, наказа, понятно, не обнаружили.
Обо всем случившемся Герасимов узнал около полуночи, когда в самом благодушном настроении после заключенной сделки вернулся домой; узнав обо всем, похолодел, - крах, провал, конец карьере.
Ринулся в охранку; отправил наряд в казармы, приказав арестовать всех солдат; каждый член делегации, посетивший фракцию, был известен ему от Шорниковой; введенный в операцию матрос Морского экипажа Архипов (впрямую агентом не был, но отдельные услуги оказывал и раньше) сразу же рассказал прокурорским то, что было ему предписано заранее.
Копию наказа, хранившуюся в сейфе шефа охранки, без которого все дело лопнуло бы, как мыльный пузырь, Герасимов передал прокурору; агент Архипов заученно подтвердил подлинность текста; несмотря на колебания кадетов, часть из которых склонялась к тому, чтобы выдать правосудию социал-демократических кандидатов, общее голосование решило отказать правительству: <Дело дурно пахнет, чувствуется провокация охраны, нужны более весомые доказательства>.
Что и требовалось доказать!
Третьего июня девятьсот седьмого года вторая Дума была распущена; социал-демократов засудили на каторгу; новый выборный закон гарантировал Столыпину вполне послушное большинство; Запад и левые издания в России прореагировали на процесс однозначно: <Террор самодержавия продолжается! Свободы, <дарованные> монархом, - миф и обман, несчастная Россия>.
Именно поэтому процесс над депутатами первой Думы Столыпин решил провести мягко, ибо судили не левых, а в основном кадетов, - с этими можно хоть как-то сговориться, хоть и болтуны, линии нет, каждый сам себе Цезарь. Минус на минус дает плюс; покричат и перестанут; у народа короткая память; пусть потешатся речами профессоров и приват-доцентов, важно, чтобы поскорее забыли о том, что говорили в военном суде социал-демократы второй Думы.
Именно поэтому Герасимов и не торопился на вечернее заседание суда, а обдумывал новую комбинацию, ту, которая должна будет вознести его. На меньшее, чем товарищ министра внутренних дел, то есть заместитель Столыпина, он теперь не согласен...
Обедал Герасимов у себя на конспиративной квартире, в маленьком кабинетике для отдыха. Подали стакан бульона из куриных потрохов, рекомендовали лечить почки и печень старым народным способом: вареной печенью и почками цыплят, но обязательно запивать наваристым бульоном. Поскольку птицы и животные созданы по образу и подобию человеческому, то, само собою разумеется, говорили эскулапы, их органы содержат те же вещества, что и человеческие, -
