Саламанке быков кормят каштанами, и вода рядом, и ее много, поэтому бык большой, но совсем не сильный, и в нем угадывается вода, хотя он выглядит на арене красиво и устрашающе. Тореро, который должен был работать с этим рыжим быком, был маленького роста, с фигурой солиста балета. Его звали Хуан Мануэль. Он взял капотэ и вышел на арену. Рыжий бык бросился на Хуана Мануэля, низко склонив голову. Я понял, как быстро и мощно он бежал: на фоне желтого песка арены, под желто-синим знойным небом, мимо бело- красных трибун на красно-фиолетовое капотэ, которое взметнулось перед его острыми рогами, послушное руке Хуана Мануэля.
- Он переосторожничал, - сказал Домингин, - надо было подпустить быка еще ближе. Надо было идти на него, а не ждать. Встречное движение двух сил - это главное в искусстве корриды.
Бык пронесся под капотэ, развернулся и замер напротив Хуана Мануэля.
- Торо, торо! Торо! - негромко позвал быка Хуан и чуть пошевелил капотэ. Торо! - повторил он, и сделал шаг вперед, и перевел капотэ с правого бока на грудь.
Я чувствовал, что сейчас рыжий бык бросится на маленького Хуана Мануэля, и, вероятно, это почувствовали все на Пласа де торос, потому что стало очень тихо, и я зажмурился, и снова - который раз уже - ощущение нереальности охватило меня, и показалось, что открой я сейчас глаза - и окажусь дома, а совсем не в Мадриде, возле Карабанчели, и прошедшие дни будут как сказка, которая придумалась и которой вовсе не было, и не было Маноло и Педро, и не было громадной синей луны на Пласа Майор и спуска в 'Месон-дель-Коррехидор', и не было синих изразцовых плиток, вмазанных в стены 'Каса Сеговия', и не было смеха Хосе Антонио, который взял у парня гитару и запел песню патриотов-басков, и все (кругом стали ему подпевать; и не было гудящего, ночного 'Хихона', куда на руках перенесли актрису, которая прервала спектакль: 'Как вы можете смотреть эту комедию, когда в тюрьмах умирают люди!'
...Я открыл глаза, когда бык уже прошел мимо Хуана Мануэля и люди на трибунах закричали: 'Оле! Оле!'
- Он хорошо его пропустил, - сказал Домингин. - Он это сделал в манере Ордоньеса, только чуть рисковее. Это от молодости, это пройдет. Риск необходим, но он должен быть оправдан.
Рыжий бык снова бросился на тореро, и Хуан Мануэль красиво пропустил его под правой рукой, а потом под левой, и рог быка проходил в нескольких сантиметрах от его костюма, расшитого серебром и золотом.
...Я очень боялся идти на корриду к Домингинам, к тем самым, о которых писал Старик. Я боялся идти на корриду, потому что многие говорили мне, вернувшись из Мексики, куда приезжали на гастроли испанские тореро, или из Франции, где выступал Кордовес, что корриду придумал и разукрасил Хемингуэй, а на самом деле это бойня, а в бойне победитель всегда известен заранее, и что будет много крови, будет ярость и счастье толпы, которой всегда движет слепое желание жестоких зрелищ.
Но когда на арену выехали альгвазильос [открывающие парад] в черных, времен Филиппа II, костюмах с белыми кружевными высокими воротниками, и когда альгвазильос картинно раскланялись с 'президентом корриды', сидевшим на трибуне, а за ними вышла квадрилья [строй, в котором выходят на парад тореро и их помощники] - три тореро, у каждого три бандерильерос, два пикадора и мульлерос [погонщики мулов, которые едут в квадрилье последними], которые увозят убитого быка с арены на своих мощных, яростных мулах, и когда это бешеное соцветие красок было встречено праздничным криком трибун, и когда президент корриды разрешил бой, и запели трубы и тамтамы, и арена опустела, и старик торильеро [человек, который отпирает ториль - загон, где содержится бык, перед тем как вырваться на арену] замер возле ворот, дожидаясь того момента, когда 'президент корриды' взмахнет белым платком и можно будет выпустить быка, и когда вырвался рыжий бык и разбил левым рогом загон для тореро и стадион закричал одобрительное свое 'оле!' - я забыл слова товарищей о том, что коррида - это кроваво и некрасиво, и все исчезло, - осталась только маленькая фигурка Хуана Мануэля с капотэ в руке и пятисоткилограммовый красавец бык с острыми, как шило, рогами, которой снова изготовился к броску на тореро.
...Я слышал, как маленький Хуан Мануэль перед тем, как выйти из-за ограды к быку, прошептал, перекрестившись: 'Кэ эль дьос репарте суерете' [Пусть бог разделит удачу], а один из его бандерильерос ответил: 'Эс эль торо кьен репарте' [Удачу распределяет бык].
Я снова вспомнил тех, кто бранит корриду за жестокость, и ясно увидел зеленый луг в Мещоре и быка, который гнался за двумя дюжими дядьками, и было это не смешно, а страшно: разъяренный бык и человек - пусть даже с двумя шпагами в руках.
Хуан Мануэль красиво работал с быком, позволяя животному чувствовать податливую и слабую человеческую близость, разрешая быку сражаться - с шансом победить. Одно неверное движение - и рог войдет в бок или в пах. Я все время вижу докторов, они на противоположной стороне, возле того места, где стоят ганадерос [люди, ухаживающие за быками]. Доктора следят за тореро, ганадерос за своим быком.
Хуан Мануэль завертел быка, здорово завертел его. Рыжий бык ярился, из-под копыт его вздымался песок, белая пена появилась на вывороченных коричневых губах.
Хуан Мануэль славно провел первую часть корриды, он честно и без всяких хитростей показал зрителю, что рыжий бык силен, смел и умеет нападать на то красно-фиолетовое, что мелькало перед его глазами в руках маленького человечка, и его нападение было хитрым и мощным. Хуан Мануэль привел быка в ярость, но, работая с ним, он был безоружен, в руке у него было лишь капотэ. Это было такое состязание, когда бык имел больше шансов на победу, точнее - он имел все шансы победить, но он не победил, и началась вторая часть корриды.
Прозвучали тамтамы, пропела серебряная труба, и на поле выехал пикадор - в доспехах, на коне, укрытом толстой матерчатой попоной, и бык ринулся на пикадора и свалил коня, и пикадор упал на песок, неуклюже задрав ноги, обутые в металлические панцири, и толпа удовлетворенно выдохнула, когда бандерильерос мужественно отманили быка от пикадора, взмахнув перед его разъяренной мордой капотэ, принимая на себя бешенство животного.
Пока бык нападал на бандерильерос в центре арены, пикадору помогли влезть на лошадь, и бык снова кинулся на него, прижав лошадь к барьеру, но пикадор успел ударить быка копьем, и на рыжей шее появилась синяя кровь. Пикадор ударил быка еще раз и собрался было нанести третий удар, но трибуны закричали:
- Асесино! (Убийца!) Асесино!
Когда пикадор слишком долго работает с быком и чересчур сильно бьет копьем, это не по правилам, это может ослабить быка, и тогда уже неинтересно будет тореро вступать в последнюю, смертельную схватку с животным: ведь и в последней части корриды бык должен иметь шанс на победу...
Вышли бандерильерос, чтобы 'ставить' быку в шею бандерильи - короткие дротики, которые приводят быка в еще большую ярость, готовя его к последнему этапу боя, к игре с мулетой.
Хуан Мануэль, стоявший рядом со своим 'мосо де эспадос' - 'шпажным парнем', помощником, который в короткие мгновения отдыха дает тореро стакан воды или меняет шпагу, выбежал на середину арены и закричал:
- Тодос фуэра! (Все долой!) Тодос фуэра! Я сам! - крикнул Хуан.
Трибуны замерли. В руках Хуана Мануэля были две бандерильи. Он залез на балюстраду, окружавшую арену, закричал: 'Торо! Торо!' - бык повернулся к нему, изготовившись к броску, чтобы смять этого маленького, слабого человечка, поднять его на рога, а потом бросить на песок, и поднять на рога снова, и перебросить через себя, а потом развернуться и ударить еще раз, пока не прибегут другие тореро, участвующие в сегодняшней корриде, и не отманят его мулетами, и бык бросился на Хуана Мануэля, и я почувствовал, как закаменела рука Домингина и как он чуть привстал со своего места, и все привстали на трибунах, и снова настала гулкая тишина, и в этот момент маленький Хуан Мануэль бросился навстречу рыжему быку, и это было настоящее встречное движение двух сил, и, пропустив рог быка под мышкой, Хуан Мануэль подпрыгнул и ударил двумя бандерильями в шею быка, и он хорошо ударил, потому что бык остановился как вкопанный, и трибуны взорвались овацией, а Хуан Мануэль опустился на колени и раскланялся, а бык в это время кинулся на него, но маленький тореро успел вскочить, почувствовав опасность спиной, затылком, сердцем, глазами, и он отбежал в сторону, но он отбежал так, что никто не засмеялся, не засвистел и не закричал: 'Мясник! Трус!' - а, наоборот, все снова зааплодировали. А потом он еще раз поставил бандерильи, и уже было ясно, что он победил; он рисковал осознанно и все время давал быку шанс на победу он честно работал с ним. Он заколол его, набежав прямо на рога, и уклонился от страшного предсмертного удара зверя в самый последний миг, когда рыжий бык опустил голову, готовясь к удару, за секунду перед тем, как рухнуть побежденным.
...Следующий бык оказался плохим, и на трибунах закричали:
- Кохо! Кохо! Хромой! Кохо!
Президент корриды взмахнул своим белым платком, и на арену выпустили пятерых коров с колокольчиками, которые постоянно живут возле конюшен Пласа де торос, и они увели этого черного 'кохо' с арены, и когда выпустили следующего быка, все равно на трибунах смеялись, хотя бык был хороший, быстрый, с синеватым оттенком - такой он был черный. То ли это повлияло на Педро тореро, который должен был сейчас выступать, то ли он еще был совсем молодым, только-только перешедшим из новильерос, которые работают с быками-двухлетками, то ли слишком красиво выступил Хуан Мануэль - не знаю почему, но бой был неинтересным, и на трибунах свистели, и потный, бледный Педро нарочно подставлялся под удар - раненому простят все, о раненом напишут в газетах, с раненым продлят контракт, - но бык не шел на него или
