сюжет вроде того, который сейчас раскручивается на твоих глазах, - и продолжал диалог прошлого с будущим... Только читатель вправе решить, вышел у тебя диалог или нет, он один ценитель и судия в последней инстанции. Нет, - подумал Степанов, - увы, не он один. Критик. Критика. Разница между тобою и критиком в том, что ты действуешь, создаешь нечто, а он созерцает... От критика зависит, окажется ли процесс созерцания длительным или кратковременным. Ты написал, то есть свершил, и ты закончил, а читать можно сотни раз, десятки лет... Главный вопрос в том, вышел ли ты на людей. Помогли тебе в этом критики? Сколько у нас мешали Конан Дойлю и Ремарку, а ведь, несмотря ни на что, они пробились к читателю... Снова ты про критиков, - подумал он, - хватит, сколько можно... Впрочем, у кого что болит, тот о том и говорит. Каким я написал человека, таким он и останется... Если останется, - поправил себя Степанов, - не заносись, нельзя... Если бы ты мог писать так, чтобы все твои герои стали образами, людьми, а не схемами, носителями идей и чувств, ты одолел бы смерть, бытие растворилось бы в творчестве... Стоп, - сказал он себе, - лучше давай думай над тем, что услыхал только что, и принимай решение, как поступить дальше... А еще постарайся понять, отчего ты так растерялся, выслушав Цорра... Только ли оттого, что он говорил - без подсказки и наводящих вопросов - о том, что так интересует тебя сейчас, или что-то иное в подоплеке этого ощущения?'
А резидент ЦРУ Джон Хоф, получив запись беседы Цорра со Степановым (Цорр передал ее Семиулле Гаджи через десять минут после ухода русского, тот ждал, подремывая в 'ягуаре' в ста метрах от коттеджа), отправил шифротелеграмму Вэлшу; она была предельно краткой: 'Операция прошла успешно. Класс работы Цорра высокий, предполагаю развертывание активности Кровс - Степанова'.
61
21.10.83 (9 часов 45 минут)
Мари получила письмо без подписи: 'Пусть ваши друзья ищут все, связанное с Доном Баллоне, проживающим в Палермо. Оттуда могут быть обнаружены следы к загадке Грацио',
Она не знала и не могла знать, что письмо отправил отец, как только прочитал сообщение о том, что в Палермо, в подвале дома на виа Греми обнаружен труп громадного мужчины, идентифицированного полицией как Витторио Фабрини, служившего телохранителем Грацио в течение двух лет после убийства инженера Энрике Маттеи. На задержании Витторио настаивал Шор.
Мари нашла Степанова, как только тот вернулся от Цорра; они встретились в кафе.
Степанов прочитал письмо дважды, закурил, заметив:
- Видите ли, я в свое время прикасался к проблеме мафии... Вам в это дело влезать нет смысла... Тем более анонимный корреспондент рекомендует искать следы не вам, а вашим друзьям... Был бы рад им оказаться.
- У меня сегодня назначена встреча с Бенджамином Уфером... Как ни странно, он согласился поговорить со мной... Есть у нас здесь такой 'сэр Все', не слыхали о нем?
- Нет, кто это?
- Очень славный старый американец, репортер Билл Уоррен, ему за семьдесят, он перебивается справочной работой, ведет досье на все и на всех... Плату берет недорогую, всего сто франков за трехстраничную информацию. Я могу с ним условиться, съездите?
- Вы у него на Дигона информацию запрашивали?
- Он дает имена, связи, скандалы, отчеты о судебных процессах; вглубь не рвется; чисто американская школа журналистики; они передают факт, и только; это вы, русские, и мы, немцы, норовим влезть в проблему и докопаться до правды, сплошные Будденброки и Карамазовы... Вглубь проникает мой папа, никто так не знает этот предмет, как он... Ну, согласны?
- Разумеется, - ответил Степанов, сразу же вспомнив свою московскую подругу; она очень смешно произносила это слово, раскатисто, словно пуская шар по асфальту.
'Нужны деньги, - понял он, - сто франков я найду, потом здесь живет Карл, я его принимал в России, он оплатит часть моих издержек, сплошные клиринговые расчеты, а не поездка. Но разумнее всего пойти к здешнему издателю, в конце концов, он на мне неплохо заработал, сам говорил на французской ярмарке, готовит к изданию новую книгу, вааповского представителя я уломаю, он даст согласие на то, чтобы я здесь получил часть аванса, долларов пятьсот, какие-никакие, а деньги, перекручусь'.
'Сэр Все' оказался высоким, статным мужчиной; возраст выдавало одно лишь - красил волосы в густо-красный цвет; корни были пепельно-седые; тем не менее он неотразим в свои семьдесят, подумал Степанов, но отчего такая боязнь седины?
Он вспомнил, как Роман Кармен рассказывал, что Константин Симонов после Победы говорил: я теперь не завидую тебе, старина, так, как завидовал во время Испании, за мной теперь тоже хорошая драка, но я окончательно успокоюсь лишь тогда, когда стану таким же седым, как ты... Боже мой, подумал Степанов, как страшно становится порой: нет Кармена и Симонова нет, ушел Левон Кочарян, и Юры Казакова тоже нет, не дописал своих лучших книг, а ведь как начинал, как звенела его строка... А Фима Копелян? А Вадик Бероев, милый наш 'Майор Вихрь'?! Умер в день своего рождения, сорокалетним... А Михаил Иванович Жаров? Да разве можно перечислить, то есть увидеть всех умерших?! Тогда жить будет немыслимо... Остановись, мгновение? Черта с два... Тот же Кармен как-то сказал; знаешь, если написать два тома воспоминаний -и каждому из тех, кого нет с нами, посвятить по маленькой главе, жить будет не так пакостно, ты отдал долг тем, с кем перешел поле... Не успел... Как это страшно - не успеть, ничего нет страшнее...
- Мари кое-что объяснила мне, - буркнул 'сэр Все'. - Вы голодны? Я, знаете ли, сейчас намерен обедать, если хотите, присоединяйтесь, почистите пяток картофелин, у меня есть тефлоновая сковородка, можно прекрасно жарить без масла, имеем в запасе три яйца, это уже деликатес, и плюс к тому луковица. Чай я заварю сам, хлеба в достатке, - он кивнул на длиннющий, чуть не в метр парижский батон, почти пустой внутри.
'Сэр Все' занимал маленькую квартиру из двух крохотных комнат и кухни с газовой колонкой и плитой, какие были у Степанова на его квартире по улице 1812 года, - когда он жил там с Надей и маленькой дочкой.
Спальня вся завалена газетами, бюллетенями Пресс-центра, журналами; кровать казалась в ней излишеством, застелена пледом, прожженным в двух местах сигаретами; 'сэр Все' курил не переставая; он 'даже умудрился стряхнуть пепел в стеклянный чайник, где клокотал зеленый жасминовый навар.
В кабинете, однако, царил чисто американский порядок, на большом столе уложены разноцветные папки; на корешке каждой аккуратная белая пленочка и красной тушью обозначена тема; такие же папки лежали на подоконниках и под ними; сотни папок в точнейшем порядке.
Раньше у нас представляли американцев, вспомнил Степанов, как людей с другой стороны Луны; я помню, что мы мальчишками слушали небылицы о них, а на самом деле они такие же и такие же маленькие кухни с газовой колонкой, в которой обязательно подтекает кран, с таким же количеством полусожженных спичек в металлической коробке из-под конфет возле плиты, такая же клеенка на кухонном столике и разнокалиберные вилки' ножи, старые тарелки; впрочем, этот 'сэр Все' никакой не американец, он просто одинокий мужчина вроде меня, подумал Степанов. Нас с ним разнит лишь то, что у него в кабинете отличные канцелярские принадлежности, которые помогают экономить время: и разноцветные маркеры, чтобы подчеркивать нужные строки в газетных публикациях, и прекрасные ножницы, и удобный скотч, и наклейки для папок, на которых можно писать все что угодно, а потом легко их снимать, отрывая бумажку, и делать новую надпись, чтобы не портить папку; и фломастеры у него прекрасные, и чернила, которые не портят авторучку, и тюбик не сохнущего клея, ну, молодцы, ну, берегут время, не то что мы...
- Устроимся на кухне, - сказал 'сэр Все', - я предпочитаю там перекусывать... Берите табурет, специи на подоконнике... И к делу, у меня через час встреча... Мари сказала, что вас интересует мафия.
- Мафия - понятие безбрежное. Меня интересует Дон Баллоне.
- Их примерно сорок пять, - сразу же ответил 'сэр Все', какой именно Дон Баллоне вас интересует? Я, знаете ли, исповедую теорию узких специальностей...
- Дон Баллоне из Палермо.
- Хм... Надо поглядеть, он как-то не отложился в памяти, я все больше работал с документами по американскому и голландскому синдикатам, связанным с Гонконгом.
- Тогда еще более конкретно, - помог Степанов. - Я бы хотел просить у вас сведения о пересечениях Дона Баллоне из Палермо с инженером Энрике Маттеи.
'Сэр Все' подобрал хрустящей коркой остатки картошки со сковородки, отправил ее в крепкозубый рот, сделал глоток чая.
