Степанов снова включил диктофон, начал неторопливо наговаривать план предстоящей работы.
В Аскону он приехал затемно, сбился поначалу с дороги, махнул в Лугано, поразился тому, как этот город разнится от других швейцарских городов, словно бы кусочек Италии перенесли сюда; даже регулировщики на площадях картинны, словно оперные статисты или отставные политики, которых снедает тайная страсть - хоть чем-нибудь, но руководить.
Здесь было гораздо теплее, чем в Лозанне, не говоря уже о Цюрихе и Берне: пахло морем, хотя его не было, но мертво стыла бритвенная гладь озера; высилась Монте- Верита, гора правды, где в начале века оформился как течение европейский авангард; родоначальниками его были русские художники; перемигивались огоньки на набережной; по-прежнему звучала музыка; в тратториях и пиццериях было полно народа, речь, однако, все больше немецкая, итальянской почти не слышно.
Степанов оставил машину неподалеку от набережной, спустился в пиццерию, заказал спагетти по- неаполитански, с подливкой из шампиньонов, с сыром и помидорами, положил на стойку бара монету и попросил разрешения позвонить; усатый хозяин в накрахмаленном фартуке подвинул телефон, поинтересовался, какое вино будет пить гость, Степанов ответил, что вина пить не будет, воду; попросил справочную книгу, легко нашел телефон Софи Сфорца-Руиджи, набрал номер, услышал певучий итальянский голос, представился и попросил о встрече.
- Но я плохо говорю по-английски, - ответила синьора Сфорца-Руиджи. - И потом о чем вы хотите с нами беседовать?
- У меня есть предложение для вашего мужа...
- Сценарий?
- Да.
- Но он больше не работает, он болен...
- Тогда синьор Руиджи, возможно, посоветует, с кем мне стоит переговорить. Джульетта сказала, что он даст самую разумную рекомендацию.
- Но Джульетта не звонила нам...
- Хорошо, я попробую сейчас же еще раз связаться с нею.
Он познакомился с Джульеттой, маленькой очаровательной актрисой, в Мадриде на телевидении; они вдвоем вели передачу, подобную той, которая называется у нас 'С добрым утром'; потом часто перезванивались; в голосе Софи Сфорца чувствовался страх; Степанов понял, без рекомендации его не примут, а ему необходимо увидеть этих людей, он просто-напросто не имеет права их не увидеть.
...Джульетта, к счастью, оказалась дома, в Риме, обещала перезвонить Сфорца сразу же.
...Через час Степанов остановил машину возле маленького особняка, стоявшего в горах, над озером; трещали цикады; он сначала даже не поверил своим ушам, все- таки октябрь; какая-то странная птица пела в лианах; господи, как похоже на Абхазию, подумал он, только здесь нет доброго Алябрика, веселого и шумного бармена из пансионата 'Апсны'.
Он позвонил в дверь; в прихожей вспыхнул свет; кто-то приник к глазку; холодно лязгнул замок; второй; на пороге стоял высокий, молодой еще мужчина в белом костюме.
- Проходите, - сказал он на великолепном английском, - мы ждем вас.
В большом холле было сумрачно, лишь одна настольная лампа; дверь на веранду открыта; там сидела женщина, как две капли воды похожая на покойную Франческу, только седая, хотя лицо юное. В ее длинных, очень тонких пальцах был зажат длинный мундштук, сигарета тоже длинная, ярко-желтого цвета; пальцы чуть дрожали, хотя она всячески пыталась эту дрожь скрыть.
- Садитесь, синьор Степанофф, мы готовы выслушать сюжет вашего сценария, - сказала она. - Мой муж пообещал Джульетте проконсультировать вас. Вы действительно из России?
- Да.
- И намерены туда вернуться?
- Бесспорно, - Степанов улыбнулся.
- Но ведь там сейчас невозможно жить, такой террор.
Степанов снова улыбнулся.
- Ничего, переживем, здесь тоже не без террора, но ведь вы не собираетесь уезжать...
- Хотите выпить? - спросил Руиджи.
- Нет, спасибо, если только стакан воды.
- С газом?
- Да какой угодно, только б холодная была...
Руиджи принес воды, присел рядом с женою, вздохнул с хрипом, прокашлялся.
- Давайте ваш сюжет, я весь внимание.
- Сколько времени вы мне отпускаете?
- Все зависит от того, как мне покажется история.
- Покажется, - убежденно сказал Степанов, чувствуя напряженность Софи и ее мужа. - Вам покажется... Речь идет о политическом преступлении... В некоем городе в президентском апартаменте (23) отеля был обнаружен труп миллионера...
- Это вымысел или факт? - спросил Руиджи.
- А вам бы как хотелось?
- Мне бы хотелось вымысел, - ответил он.
- Ладно, - согласился Степанов, - тогда я не стану называть убитого Леопольдо Грацио, а назову его просто Леопольдо.
- Не сходится, слишком близко, и потом Грацио, как я знаю, не был убит, а покончил с собой в связи с угрозой банкротства.
- Тогда назовем покойного Джоном, перенесем действие в Штаты.
- Это хорошее предложение, - откликнулась Софи Сфорца; ее обязательная улыбка была вымученной, тонкие пальцы по-прежнему мелко подрагивали.
- Так вот, Джон, бизнесмен и политик, был найден мертвым в своем номере; служащие отеля, пока еще, впрочем, не под присягой, заявили, что никто из посторонних к нему не входил; на пистолете, найденном поутру полицией, не было отпечатков пальцев; началось следствие; однако все те, кто мог дать показания в связи с обстоятельствами, предшествовавшими гибели миллионера, занятого в сфере энергетического, отнюдь не военного бизнеса, устранены; все, кто пытается продолжать расследование на свой страх и риск, делают это, ощущая на своей спине глаза, холодные неподвижные глаза, которые принадлежат людям, нанятым тем, кто не может позволить обнаружиться правде. Но если все-таки правда всплывет, а для этого надо не так уж много, два свидетельских показания, тот спрут, который задумывает и проводит в жизнь злодеяния, может быть раздавлен. Как сюжет?
- По-моему, интересно, - сказал Руиджи. - Но это не для меня, синьор Степанофф, это для Дамиани, 'Признание прокурора' и все такое прочее, тем более что я перестал работать в кинематографе, я теперь на пенсии.
- Хватает на то, чтобы жить? - усмехнулся Степанов, спросив глазами у женщины разрешения закурить.
- Да, вполне хватает, я был хорошо застрахован.
- И вы не рветесь вернуться в искусство?
- Это моя забота, а не ваша, синьор Степанофф.
- Вы, значит, убеждены, что борьба с Доном Валлоне невозможна?
Руиджи обернулся к жене, усмехнулся.
- Я же говорил тебе, дорогая... Все должно было кончиться именно этим именем.
Софи Сфорца смяла длинную сигарету в огромной ракушке, фиолетово-черной, не средиземноморской, скорее всего, из карибского региона.
- Синьор Степанофф, - сказала она своим певучим глубоким голосом, - мы готовы обсуждать с вами вашу идею, она действительно интересна, и, если бы Руиджи чувствовал в себе силы, я бы советовала ему поработать с вами, но вы упомянули имя Дона Валлоне... Я что-то слыхала о нем, но, что именно, слабо помню... Вы не хотите рассказать о нем подробнее?
Степанов все понял: страх; они ничего не станут говорить; зря потраченное время; сначала их испугали, а потом купили; очень уж просто.
