...Гиви Квициния выяснил, кто была эта самая <Томочка>,- кассирша из магазина, ворожит, гадает, видимо, владеет навыками гипноза, климакс, муж бросил, на руках остался приемыш, взяла в детдоме, у девочки развился рахит, весной страдала астмой, надо было возить в Крым, Тома подрабатывала, женщины к ней шли вереницей; кликушество, понял тогда Иван, особенно сильно развивается в тех, кто лишен в жизни надежды, интереса и веры; колода карт делается главным советчиком; пусть в сердце одно, но если все карты выпали наперекор тому, что думаешь,- поступи так, как легли пиковые короли и бубновые десятки.
...Примирение было трудным; что-то сломалось в их отношениях, тем не менее Иван вернул Ольгу, выполнял все ее прихоти, угадывал любое желание, думал, что с рождением ребенка все наладится.
Однажды он сделал два ролика портретов Ольги, получилось замечательно; изумительное лицо жены - ставшее особенно прекрасным во время беременности - казалось хорошей графикой. Одно фото он увеличил, забрал к себе в редакцию: <Повешу над столом, пусть все завидуют, какая ты у меня красивая>. Назавтра вечером застал Ольгу затаенной, чужой: <Да что же с тобой?!> Оля молчала, смотрела на него тяжело, отсутствующе.
Глафира Анатольевна позвонила ночью:
- Ваня, послушайте меня... Я сегодня была у вас в редакции - Олиного портрета на стене нет. И в столе тоже... Да, я открывала ваш стол, простите... Вы отдали его Лизе? Неужели вам не страшно за будущее вашего ребенка? Вы же не знаете, на что способны соперницы, - сглаз беременной женщины может привести к трагедии...
- Сейчас я за вами заеду, - сказал Варравин. - Я буду у вас через двадцать минут, я такси возьму, и мы поедем в редакцию вместе!
- Не надо туда ездить. Портрета нет.
- Есть! - Иван сорвался на крик. - Вы с ума, что ль, обе сошли?!
- Нет, - услышал он за спиною тихий голос Ольги. - Ты сделал страшный грех, Иван.
Он швырнул трубку:
- Одевайся! Одевайся, я говорю! И едем со мной! Сейчас же, немедля!
Он привез ее в редакцию; у подъезда уже стояла Глафира Анатольевна; он уговорил вахтера пропустить их - ночью требовался пропуск на каждого входившего в здание, днем еще можно просквозить, не так бдительны; поднялся к себе в закуток, открыл дверцы шкафа, сбросил на пол три тома Даля, схватил четвертый, раскрыл его - портрет Ольги был под прессом ровнял его перед тем, как отдать в окантовку.
- Держите, - сказал он. - Пока Лиза не понесла ворожить!
Он спустился вместе с женщинами, открыл дверь такси, протянул шоферу трояк:
- Отвези дам, приятель.
И, повернувшись, чуть не бегом бросился в редакцию, только б не видеть лицо той, кого он так беззаветно и гордостно любил: если верят кому угодно, любой сумасшедшей кликуше, но только не тебе, кто любит тебя и тебе верен, нет и не может быть отношений: фальшь, моральное нездоровье, психопатия.
Вот тогда-то он снова позвонил Гиви Квицинии и рассказал ему все без утайки; тот не появлялся неделю, потом пришел с коньяком и плавлеными сырками:
- Иван, с Олей что-то случилось, она всецело верит сумасшедшей бабе, а та, мне сдается, мстит тем, кто счастлив, красив и умен. Что бы ты ни говорил, как бы ни молил - ничего не поможет. Разве что дай взятку этой самой Томке. Или - если сможешь - застращай ее.
...Вот он-то, Гиви, и приехал в редакцию к Варравину; выслушав, пообещал подумать.
Ночью позвонил Ивану:
- Слушай, а кто такой Русанов?
Со сна Иван не сразу понял:
- Какой Русанов? Я не знаю такого.
- Твой шеф Кашляев был у него до полуночи, а после они отправились... Куда бы ты думал? К Томочке, гадалке, ничего колечко, а?
XII
_____________________________________________________________________
<Главное управление уголовного розыска,
полковнику Костенко В. Н.
Рапорт
Во время наблюдения за квартирой В. Н. Русанова, которую
посещает Завэр, нами был замечен человек, который, судя по всему,
также вел наблюдение за объектом, заинтересовавшим нас в связи с его
участившимися контактами с ювелиром.
<Наблюдатель> появился через полчаса после того, как Завэр
покинул Русанова, и спустя семь минут после того, как к Русанову
приехал неизвестный молодой мужчина, отправившийся вместе с ним на
улицу Чайковского, дом 16, строение 3, к лицу, которого не удалось
установить, поскольку наблюдатель зашел в подъезд перед нами.
Выяснилось, что неизвестным наблюдателем является член коллегии
адвокат Г. А. Квициния, в прошлом сотрудник уголовного розыска,
уволенный по собственному желанию; в его личном деле есть данные, что
он был связан с перекупщиками овощей и фруктов на Центральном рынке.
Старший лейтенант Никифорский>.
<Приказ № 24-06 по управлению уголовного розыска.
Объявить выговор старшему лейтенанту Никифорскому А. Н. за
клевету на бывшего сотрудника угро Квициния Г. А., который, как это
явствует из материалов проверки, никогда не был связан с
перекупщиками.
Полковник Костенко>.
XII Я, Русанов Виктор Никитович
_____________________________________________________________________
Доцент прав: как и все те, кто воспитывался в горькой сиротской безотцовщине, я до сих пор в общении с женщинами страдаю от парализующей стыдливости. Когда я прочитал стихи Евтушенко, где он писал, как кровать была расстелена, а после, в другом стишке, как женщина жалуется, что мужчина любит ее молча, мне сделалось так пакостно, словно кто подсмотрел за тобою в замочную скважину. Эти строки показались мне до того безнравственными, что я решил было написать в журнал, но потом понял, что письмо никто не напечатает; с ними надо бороться иначе - сплоченной массой единомышленников.
Мое естество протестует против того, когда в кино показывают, как раздевается женщина; то, что должно быть потаенным, интимным, нельзя выносить на всеобщее обозрение! Помню, как я мучительно краснел, когда к нам на урок рисунка впервые пришла натурщица. Больше всего я тогда боялся, что она будет совершенно голой: все восставало во мне против этого, все мое безмолвно кричащее существо...
Наверное, поэтому первый брак и кончился так скоро; виноват, конечно, я: не уследил, когда Лидия начала читать этого самого Ремарка, - намеки, бесстыдные разговорчики, бесконечная пьянка, ненадежная зыбкость отношений; потом пристрастилась к дергающейся, чуждой нашему строю чувствований поэзии тех, кто в конце пятидесятых ворвался в <Юность>, поэтому, наверное, и ночью постепенно стала непозволительно ищущей, не по-женски смелой. Как-то она сказала: <Между двумя все возможно и все чисто>. А я сразу вспомнил те порнографические фильмы, которые мы смотрели на даче у Кузинцова, и с ужасом подумал: <Неужели и она способна на такое?>
...После нее я жил схимником почти полгода, а потом пригласил в мастерскую молоденькую девушку с Казанского вокзала: приехала из Омска, надо было взять билет в Симферополь, стояла в очереди всю ночь без сна, в гостиницу не попасть, ну, я ее и отвез к себе.
Она изумилась тому, что я художник; решила, что все картины, собранные здесь, - мои; угостил ее ужином, дал выпить, а потом предложил позировать: <Разве двадцать пять рублей за сеанс помешает?> Ну, и напозировался! Потом пять дней искал, к кому обратиться; в венерологический диспансер идти нельзя, останется клеймо, надо найти своего врача, а где такого сыщешь?! Связи нужны, всюду нужны связи, без них - ни шагу!