...Когда Варравин - по указанию редколлегии - приехал в управление, никто толком ему ничего не рассказал, ответы были уклончивые, мол, разбираемся, не торопите события, да и потом мы не обязаны отчитываться перед прессой, органы на то и существуют, чтобы находить правду и стоять на страже закона, разберемся - поставим в известность.

Квициния рухнул; купил коньяку, крепко выпил, написал рапорт об увольнении; на работу ходить перестал; его сосед по комнате Саша Ярмилов, молоденький лейтенант, негромко посоветовал Варравину:

- Поглядите дело Уфимцева, его вел Квициния в позапрошлом году, гад высшей марки, слог анонимки похож на его, пусть сличат почерки. Он, я помню, говорил Гиви, что, мол, <кепи-аэродромы> и в Москву пробрались, нация жуликов, у них деньги на кустарниках растут, поработали б, мол, как мы... А Гиви ему ответил, что грузинский марганец, чай, виноград, Черноморское побережье и автомобилестроение вносят вполне весомый вклад в бюджет Родины, нахлебником себя считать не может, отнюдь... <Кепи-аэродром> мне тогда врезался в память, вот в чем дело...

Пока дело Уфимцева удалось поднять из архивов - Варравин положил на это семь дней, хотя, если бы не требовалось девять подписей, можно (нужно, черт возьми!) было бы ограничиться одним, - Квициния был задержан в нетрезвом виде и уволен за полным служебным несоответствием.

Сличение почерков автора анонимки и объяснений, которые Уфимцев писал на следствии, доказало их идентичность; тем не менее, поскольку был факт задержания в нетрезвом виде - кого интересует, что это случилось вследствие незаслуженного, унизительного оскорбления, - Квицинии лишь изменили статью <По собственному желанию, в связи с переходом на работу в адвокатуру>.

После весны восемьдесят пятого ему предложили вернуться в управление; он отказался: <В конце концов, адвокат - тот же следователь, ищет правду, защищает невиновного, подвергает сомнению доводы противной стороны>.

Впрочем, заехав как-то к Варравину (они сдружились; Гиви всегда помнил, что начальник управления звонил в редакцию, жаловался <на чересчур заносчивого репортера, позволяет себе необдуманные замечания весьма двусмысленного свойства>), Квициния признался:

- Вано, я доволен работой в адвокатуре, клянусь. Особенно если удается отстоять мальчишку, который щипнул по дурости в троллейбусе десятку, - такого от тюрьмы надо спасать, оттуда вернется уркой, потерян для общества, да и не каждый бандит - бандит. Если вдуматься, мы еще мало отличаем - кто стоял рядом, а кто грабил... Но, честно тебе скажу - без оперативной работы, без ощущения схватки, когда надо взять мерзавца с финкой или обрезом, - я тоскую.

- Знаешь, я смотрел один гениальный фильм, - задумчиво откликнулся Варравин, - про молодого американского адвоката... Он бился против прокурора и судьи за бедную старуху, ему угрожали, требовали, чтобы он отступился от нее, намекали, что защита бабки помешает его последующей карьере - сюжет американцы умеют крутить, ни одного пустого кадра, - а тот стоял на своем и доказывал присяжным невиновность старухи. Ее оправдали, адвокат обрушился - в полном изнеможении - в высокое кресло, бессильно опустил руки на выпирающие колени; камера стала отъезжать, и мы наконец поняли, что имя этому адвокату - Авраам Линкольн, великий президент Америки... Так что зри вперед, Гиви... Я, например, убежден, что мы накануне судебной реформы, - нет ничего надежнее решения присяжных, это демократично, гарантия от предвзятости судьи и двух заседателей. <Двенадцать рассерженных мужчин>. Помнишь этот фильм?

- Помню, - ответил Квициния. - Я же не жалуюсь. Просто я тебе открыл сердце.

Варравин закурил неизменную <Яву> и тихо прочитал:

- Жасмин еще не отцветет,

Когда приедем мы на дачу,

И грозы первые весны

Еще дождями не отплачут.

Мы что-нибудь пока да значим,

Запас надежды не иссяк,

И смех беззлобный не растрачен,

И разговором до утра

Мы нашу дружбу обозначим...*

_______________

* Здесь и далее стихи О. Семеновой.

- Кто это? - спросил Квициния.

- Лиза Нарышкина, - ответил Варравин.

Помолчав, Квициния спросил:

- Ты к Ольге звонишь?

- Нет.

- Ты же любишь ее.

- Поэтому и не звоню.

...Квициния был единственным, кто знал о трагедии Ивана; ему пришлось это узнать поневоле, потому что, кроме него, никто не мог установить истину, - помог навык детектива.

...Варравин влюбился в Ольгу как только познакомился с нею; девушка поразительной красоты, резкая в суждениях, мыслившая изнутри, по-своему, она вошла в его жизнь сразу и, как он считал, навсегда. Они поженились через три месяца; первые полгода были самыми счастливыми. Иногда, правда, Оля мрачнела, взгляд ее черных, широко поставленных глаз делался тяжелым. <Что с тобою, солнце?> - <Ничего, просто устала>. Однажды он застал ее в слезах: она сидела возле его письменного стола; нижний ящик, в котором хранилась корреспонденция, был открыт, в руках у нее была связка писем от Лизаветы. <Настоящие мужчины, - сказала Оля, - перед свадьбой уничтожают письма и фотографии любовниц>. - <Лизавета мой друг, я не скрывал этого и расстался с нею задолго перед тем, как увидел тебя. А вот рыться в чужих письмах - дурной тон>. - <Я считала, что, когда мужчина и женщина живут вместе, нет ничего чужого, все общее>.

Ольга поднялась, набросила на плечи плащ и ушла; Иван выбежал на лестницу, крикнул в пролет: <Не глупи, не надо так!> Она ничего не ответила: хлопнула дверь парадного, настала гулкая пустота, тяжкая безнадежность, ощущение беспомощности.

Она позвонила поздно вечером:

- Я устала, разламывается голова, останусь ночевать у мамы.

Не пришла Оля и на следующий день: <Температура, лучше я полежу здесь>. - <Я приеду>. - <Не надо, наверное, грипп, заразишься>.

Он позвонил в двенадцать.

- Оленька спит, не хочу ее будить, - ответила Глафира Анатольевна.

И черт его дернул поехать к ней! Он никогда не мог простить себе этого - мальчишка, выдержки ни на грош. Ольги у матери не было. Вот тогда-то он впервые узнал, что такое боль в сердце, - прокололо сверху вниз и садануло в плечо.

- Ваня, ты не вправе подозревать Олечку, - сказала Глафира Анатольевна. - Она пережила шок, когда нашла у тебя письма девки.

- Это не девка, - ответил Варравин, - а мой друг по работе. Оля все знала о ней, я никогда ничего не скрываю от тех, кому верю. То есть люблю.

- Только не подумай чего плохого, - сказала Глафира Анатольевна. Ольга сейчас у гадалки, ей взбрело в голову, что ты не любишь ее и не верен ей. Это бывает у женщин, особенно в ее положении...

- Каком положении?

- Она ждет ребенка, Ваня.

- Где эта чертова гадалка?! - Варравин поднялся. - Назовите адрес!

- Если ты хочешь ее потерять - можешь поехать туда. Лучше я позвоню... Хочешь?

Она набрала номер и каким-то другим, не обычным своим властным голосом, а просяще, заискивая, сказала:

- Томочка, приехал Ваня... Он волнуется, может невесть что подумать, дайте трубку Оле.

- Ты хочешь проверить, где я? - спросила Ольга глухо, словно сомнамбула. - У меня нет дружков, у меня никого до тебя не было, а если ты думаешь, что здесь есть кто-нибудь, кроме женщины, которой я очень обязана, тогда уезжай домой и забудь меня.

И - положила трубку.

Вы читаете Репоpтеp
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату