женщины - пять часов. После пяти часов бедненькая перестает приносить пользу общественному делу, потому что думает, чем накормить мужа, как вовремя взять ребенка из детского садика, где занять очередь и купить мяса подешевле и без костей, поэтому общественное дело проходит мимо ее внимания...
- На журналисток это не распространяется, - заметила Лиза, вздохнув.
- Распространяется, - отрезал Иван. - Если есть муж и дети...
Лиза снова с тоской посмотрела на пачку сигарет; Иван, однако, не заметил этого ее взгляда, продолжал устало:
- Женщина не может себя переломить: верх берет инстинкт материнства и дома... Нонешние радетели национального духа из <Старины> винят всех, кого ни попадя, в том, что у нас падает рождаемость, но не желают проанализировать статистику: шестьдесят процентов американских и бельгийских женщин не ходят на службу, а занимаются домом, воспитывая детей и ублажая кормильца! Может быть, нам лучше подумать, как увеличить заработную плату отцам трех детей? Так, чтобы наши женщины могли посвятить себя дому? А вопли про то, что у нас намеренно <спаивают> народ?! Бесстыдно это и преступно по отношению именно к народу... Ведь тот, кто хорошо зарабатывает, - не пьет! На машину копит, на дачу, путешествие! Пьют от безнадеги, Лисафет, дураку ясно... <В вине истина> - это выражение не масоны придумали, издревле идет, надо серьезно изучать первоисточники, исследовать историю - объективно, компетентно... Истерика с историей несовместимы, хоть и пересекаемы... Это я, между прочим, так отвечаю на вопрос - отчего царской семьей управляли кликуши... Да потому, что даже Романовы были лишены гарантированного права на новые мысли и целесообразные поступки... Царь был бесправен, Лисафет!
- Ой ли?! Почему?
- Потому что слово <конституция> приводило его в ужас! <Верховный хранитель традиции>, переписывавшийся с женой на английском или немецком, не на родном, - был неуч, университет не посещал, методике мыслительного анализа приучен не был: что ему вдолбили наставники, вроде серого кардинала Победоносцева, то он и повторял: <православие, самодержавие, народность>. А что это за <народность>, когда народ был лишен права на мысль, слово и дело? Романовы не хотели принять даже ту помощь, что шла от умеренных монархистов, - а ведь Гучков с Милюковым держали большинство в Думе и мечтали о сохранении трона, сделав его конституционным... Но государь не мог принять помощь снизу, - ведь он был не коронован на царство, а помазан, вот он и хотел получать советы сверху, потому и верил в чудо, прозрение, а в себя и свой народ верить не мог - по традиции. Некрасова наши нынешние правые пока еще не очень-то подозревают в чужекровии, а ведь он писал, мол, мужик что бык: втемяшится в башку какая блажь, колом ее оттудова не выбьешь... Страсть к порядку - а он в нашем огромном государстве необходим - выродилась в жестокость, Лисафет... Делом державу объединять боялись, - народится слишком много сильных. Вот и держали тотальным страхом да запретом... А какой порядок можно навести, запрещая все и вся? Я почитал дискуссии тех, кто за индивидуальный труд и семейный подряд, с теми, кто боится <обогащения>... Зачем нянчится с дремучими представлениями? Не проще ли распубликовать, сколько миллиардов долларов мы уплатили одной лишь Америке за зерно, а в Штатах, - Иван усмехнулся, - кроме семейного подряда иного не существует... Ну, и кто обогатился в результате того, что фермерская семья возделывает землю? Государство, Соединенные Штаты, кто же еще... Реформе об индивидуальном труде противятся болтуны-бездельники, неучи, для которых социализм - это молочные реки и кисельные берега... Старые контролеры и маразмирующие догматики вопят: <Если человек живет в хорошем достатке - значит, он враг социализма!> А что, социализм - это общность нищих?! Кому такой социализм нужен? Социализм - это братское содружество мыслящих, свободных и обеспеченных людей, в этом я вижу истинный смысл равенства... С дураком и лентяем равняться не хочу. Есть право на заработок - для всех без исключения, - пусть и зарабатывают! А не болтают!
- Ты чувствуешь, - сказала Лиза, - как страна поляризуется на тех, кто за реформу и ее противников? А мы не научены действовать, растворяем себя в кухонных дискуссиях... А надо действовать, Ваня! Надо предпринимать что-то! Дремучая, консервативная кодла едина, а мы? При нашей постепенности мышления, пристрастии к старым догмам все может случиться...
- Что ты имеешь в виду?
Лиза снова с тоской поглядела на вывеску, предупреждавшую о запрете на курение, потом медленно, с какой-то школьной безнадежностью, подняла руку; по прошествии нескольких минут официант разрешил себе заметить ее; подошел, по-прежнему позевывая.
- Товарищ, у меня к вам просьба, - Лиза достала из кармана курточки трояк, - принесите пепельницу, а? Пока ведь в кафе никого нет...
Парень трешницу смазал в карман, лицо помягчело.
- Не я этот дурацкий запрет вывесил, девушка... Сыпьте пепел в блюдце... Но если кто придет, я маленько поругаюсь, не взыщите...
Когда парень отошел, Лиза посмотрела на Ивана:
- А если б мы с тобой были из общепита? Если б провоцировали этого парня? Такого рода провокация законом не запрещена, наоборот, поощряема... Что тогда с ним будет?
- Ты здорово осунулась.
Лиза улыбнулась:
- От страха.
- За полчаса так похудеть?
- Некоторые перегорают за десять минут... Стресс на каждого по-своему действует... Как Оля?
- Там плохо. Ей впору менять фамилию Варравина на царицыну Романова... Она и думать-то перестала: что Тома скажет, то и сделает...
- Хочешь, я с ней поговорю?
- С ума сошла... Она твоего имени не может слышать, белеет...
- Она не верит, что у нас все кончилось?
- Не верит.
- Ты ее по-прежнему любишь?
Иван достал <Яву>, тщательно размял сигарету, с ответом медлил, потом, собравшись, молча кивнул и, словно бы пересиливая нечто, ответил:
- Да.
- Ты это сказал мне? Или себе?
- Не знаю. Меня объял ужас, когда Оля и ее мать получили сообщение от этой самой Томы, что ты ворожишь над ее фотографиями... Нельзя любить человека, если не веришь ему... И его друзьям...
- Я не друг... Я - женщина.
- Что, женщина не может быть другом?
Лиза закурила новую сигарету и, подняв на него свои серые глаза, спросила:
- Думаешь, мне легко быть твоим другом?
- Хорошо постриглась.
- Ты же любил, чтобы я стриглась коротко...
- Времена меняются, Лисафет... Почитай стихи...
- Новые?
- Да.
Лиза читала очень тихо, как бы рассказывая:
Ты исчез очень рано,
Ты ушел на рассвете.
Негатив неудачи
Майским солнцем засвечен.
А костюм Коломбины
Брошен был на кровать,
Ночь исчезла бесследно,
Но не хочется спать.
Если с каждой потерей
Мы теряем по сну,
Я отныне, наверно,
Никогда не усну.
Иван вздохнул:
