- Поедем на вокзал, а? Там пол-литра можно у таксистов купить... Так захотелось жахнуть, что просто сил нет...
- Когда Оля должна рожать?
- Я по-вашему считать не умею...
- Наверное, в сентябре, - сказала Лиза. - У меня такое предчувствие.
Иван снова погладил Лизу по щеке; она круглолицая, щека словно отлита для его ладони. Лиза мучительно оторвалась от его руки, попросила у официанта еще чашку кофе, достаточно неестественно глянула на часы; поняла, что Иван заметил это, усмехнулась:
- Знаешь анекдот про безалкогольную свадьбу?
- Нет.
- Встает тамада, обращается к молодым: <Дорогие супруги, милые гости, ну-ка, нащупаем вены... Нащупали? Приготовим шприцы! Готовы? Горько!>
- Могильный юмор.
- Да уж, не Джером К. Джером... Где же Гиви?
- Я тоже начинаю волноваться...
- Не знаю почему, но мне кажется, что эта самая Тамара и те, кто с ней связан, готовы на все. Ты нащупал какое-то средостение и, незаметно для самого себя, скорее всего неосознанно, ступил ногой в гадючник... Когда Тамара сказала: <Доченька, ты посоветуй своему дружку: не стоит меня замать, это ему горем обернется>, - мне стало не по себе...
Иван досадливо махнул рукой:
- Что она может сделать?
- Тебе - ничего. А Ольге?
Иван положил на край стола спичечный коробок и, резко поддев его большим пальцем, посмотрел, какой стороной упал.
- Сходится, - сказал он. - Порядок... Если я не смогу вернуть Ольгу, попрошу тебя снова стать моей подругой... Слово <жена> у меня теперь прочно ассоциируется с понятием <несвобода>.
- У меня тревожно на душе, Иван... Честное слово... При всех моих недостатках - флегма, лишена склонности к истерии, - я ощущаю в воздухе что-то тревожное...
И как раз в это время пришел Гиви.
- Люди, тут дают что-нибудь поесть? - спросил он. - Я намотался за эти два часа, как олень...
- Яичницу, думаю, сделают, - сказала Лиза. - Рассказывай скорей, что было...
...Тамара поехала в Мытищи, там зашла в клуб культуристов, поговорила с тренером Антиповым и, не отпустив такси, вернулась домой. Бросив занятия, Антипов отправился на Красноармейскую, в дом сорок, в квартиру, где живет Бласенков, Виталий Викентьевич. Пробыл у него минут десять и вернулся к себе; когда Гиви попросил записать его в члены клуба культуристов, Антипов ответил, что здесь принимают только местных, <да и потом, в вашем народе наш спорт не популярен, не выдержите нагрузок>.
После этого Гиви поехал в милицию; заместителем начальника угрозыска, по счастью, был однокашник, капитан Хмелев, он-то и помог справкой: Бласенков Виталий Викентьевич, пенсионер, привлекался в сорок пятом по недоброй памяти пятьдесят восьмой статье, пункт первый, измена родине; судила, однако, не тройка, а трибунал; с сорок третьего по сорок пятый Бласенков служил у Власова, был инструктором в пропагандистском лагере Дабендорф Русской освободительной армии, освобожден по амнистии в пятьдесят третьем...
Гиви говорил громко, жестикулируя, уплетал глазунью из трех яиц, и ни он, ни Иван с Лизой не обратили внимания на двух молодых людей, которые устроились возле двери, попросив кофе и пирожных; <наполеоны> ели сосредоточенно, а вышли - расплатившись заранее - лишь после того, как убедились, что беседа трех друзей закончилась.
(Молодые люди были культуристами Антипова; старшему было двадцать четыре года, Антипов Игорь, брат тренера; младшему только что сровнялось двадцать, Леня Шевцов, оба работали грузчиками в гастрономе.)
XVII
_____________________________________________________________________
<ВЧграмма Подполковнику Вакидову, угро МВД Узбекистана
Прошу предъявить к опознанию подследственному Рахматову
фотографию Кузинцова. По нашему мнению, его внешность близка тому
внешнему портрету, который дал Рахматов на очной ставке с
подследственным Чурбановым.
Полковник Костенко>.
<ВЧГрамма Полковнику Костенко, угро МВД СССР
В предъявленных фотографиях Рахматов опознал гр. Кузинцова,
заявив, что этот человек свел его с Завэром во время открытия
выставки дизайнеров.
При этом Рахматов добавил, что Завэр - перед тем как отойти к
Кузинцову - беседовал с неизвестным мужчиной, крепкого телосложения,
очень высокого роста, русого, с волевым лицом и ямкой на подбородке.
Фоторобот создать не удалось, потому что Рахматов, по его
словам, видел означенного человека мельком, всего один раз, как и
Кузинцова.
Подполковник Вакидов>.
XVIII Я, Иван Варравин
_____________________________________________________________________
Папку с донесениями отца, которые он отправлял в Москву из училища пропагандистов РОА Власова в Дабендорфе (что в сорока километрах от Берлина, между Рансдорфом и Клинике), принес мне работник архива; на нем был черный сатиновый халат, в таких у нас ходят уборщицы, но опирался он на элегантную трость с дорогим набалдашником слоновой кости.
Я остался один в комнате, где стояло несколько письменных столов; чернильницы были школьные, неразливайки, сделанные из металла; у нас такие были только в первых классах, потом заменили на современные.
Я открыл папку, сразу узнал округлый почерк - хоть и стремительный, летящий, но в то же время твердый, буква стоит отдельно от буквы; сердце сжало не только от тоски по отцу, но и от бесконечного ощущения невосполнимости, которое возникает, когда навечно ушел человек, не доделавший то, что мог сделать только он.
Сначала я пролистал все странички, их было двенадцать; я представил себе, как же невероятно трудно было ему писать, находясь среди тех, кто окружал его те долгие годы, подумал о людях, которые несли эти странички по улицам гитлеровского Берлина, передавали другим, тем, кто отсылал их дальше; возникали видения холодной затаенности, лезвие бритвы, один неверный шаг - и пытки в подвалах...
<Власов не сразу предложил свои услуги немцам, - писал отец. - В течение нескольких недель с ним работал капитан армейской разведки Вильфрид Карлович Штрик-Штрикфельд, прибалтийский немец, уроженец Риги, говорящий по-русски без акцента. Он входил в ту секретную группу, которая пыталась привлечь на сторону фюрера таких генералов, как Лукин, Карбышев, Музыченко. Смысл достаточно смелой комбинации Штрика, разыгранной им с Власовым, заключался в следующем: <Рейхсминистр восточных территорий Розенберг - путаник... Он влияет на фюрера в том смысле, что все русские являются <унтерменшами>, <недочеловеками>. Кстати, журнал Геббельса под таким же названием продают только немцам. Мне, как немецкому офицеру и другу России, стыдно за их безнравственные антирусские публикации... Только вы, Андрей Андреевич, можете повлиять на Гиммлера - чтобы Геббельс прекратил выпуск своего журнала, а СС запретили избиение русских пленных в лагерях>. Штрик работал с Власовым более двух месяцев, делая ставку на то, что генерал закончил саратовское духовное училище, а затем прошел дипломатическую школу, являясь в течение нескольких лет военным советником РККА у генерала Чан Кайши. Поначалу Штрик не затрагивал вопрос о создании РОА, но лишь нажимал на тяжкое положение пленных, подталкивая, таким образом, Власова к поступку, носящему чисто гуманный характер: <Пожалейте русских солдат, Андрей Андреевич, вспомните слова Господа о милосердии и любви к ближнему, только вы можете спасти их от голода и болезней>. Власов на это ответил: <Товарищ Сталин, отправляя меня командовать армией под Москвой в сорок первом, наоборот, советовал: <Солдат жалеть не надо, а беречь - надо>... Да и как я помогу солдатам?> Лишь после этого Штрик-Штрикфельд и открыл карты: <Если вы обратитесь к пленным с предложением создать истинно национальную Россию, объявите всему миру об
