великому и могучему русскому языку доступ в другие национальные группы, а главное - обострит вражду, создаст миллион новых трений, усилит раздражение, взаимонепонимание и т. д. ...Кому это нужно? Русскому народу, русской демократии - это не нужно...> Вот так-то, Женя... Что же касается Каримова, то, судя по вашему рассказу, он руководствуется не столько националистическими мотивами, сколько пытается дестабилизировать ситуацию в автономной республике, саботировать новое... Или вы мне не все договорили? Выскабливайтесь, мой друг! Если уж честность - то избыточная.
Я ответил, что дополнительной информацией не располагаю, я именно так понял Варравина, а у меня нет никаких оснований ему не доверять, но поскольку в ближайшее обозримое будущее ему нельзя публиковаться в газете, мы не вправе пассивно ждать, пока Горенков помрет в колонии.
Я внимательно изучал лицо Осинина, когда он просматривал материалы, которые я ему приготовил: Тихомиров организовал письма в редакцию не только из Загряжска; работа была сделана быстро и профессионально; примат количества очевиден, пока-то еще разберутся с качеством! Против массы - не попрешь, а в наше время организовать массу проще простого: десять телефонных звонков - вот тебе и двести писем, реагируйте!
Я понимал, что Осинин не может не ухватить крючок: всякое выступление в защиту зазря обиженного человека работает на репутацию, закладывается в читательскую память, повышает авторитет, свидетельствуя о смелости писателя: <Смотрите-ка, во имя правды и справедливости не побоялся жахнуть по Председателю Совета Министров!> От такого материала отказаться трудно, несмотря на то, что вопрос журналистской корпоративности, как я успел убедиться, в среде газетчиков чрезвычайно щепетилен...
- Ну, хорошо, - задумчиво сказал Осинин, - а что, если вам поговорить с Ваней Варравиным? Отношения ведь у вас добрые?
- В высшей мере...
- Я думаю, он поймет: в нынешней ситуации промедление действительно смерти подобно. Вопрос однозначен: либо он думает о своей журналистской карьере, либо о принципе... Когда разбор его персонального дела?
- Это зависит от многих причин, - ответил я, не сводя глаз с лица Осинина. - Можно оттянуть собрание, создать комиссию, поручить ей разобраться во всей этой грязи... А можно обсудить хоть завтра - тяп-ляп, <не дадим своего в обиду>, сторонников у него хватает...
- Это верно, - согласился Осинин, рассеянно добавив: - Вы и я тоже его сторонники, разве не так?
- Конечно, так, - ответил я, поняв, куда клонит Осинин.
Он ждал, что я помогу ему и дальше; нет, решил я, хватит, решай сам. Осинин снова похлопал меня по плечу, вздохнув:
- Ах, Женчик, Женчик... Хитрован вы мой дорогой... Скажите главному, что я отказался писать этот материал... Если даст указание - что ж, я солдат, привык выполнять приказы.
Тогда-то я и достал из кармана нашу козырную карту - коллективное письмо, адресованное ему, Эдмонду Осинину: <Кто, как не Вы, скажет слово правды по поводу происходящего в строительных организациях Загряжска?! Кто, как не Вы, станет в защиту справедливости?! Репортер Варравин даже не удосужился побеседовать с простым народом, он собирал информацию в начальственных кабинетах...>
- Вот, - сказал я. - Посмотрите это, Эдмонд Лукьянович.
Осинин прочитал письмо стремительно; я видел, как он хотел просчитать количество подписей, но понимал, что я замечу это, глаза выдадут.
- Почему не показали сразу? - спросил он.
- Потому что не считал возможным давить...
Через три часа я положил на стол главного гранки материала, написанного Осининым; назывался он, как все его материалы, хлестко: <Письма беды>.
- Где Варравин? - спросил главный, рассеянно проглядев текст.
- Плохо себя чувствует... Взял бюллетень...
- Сердце?
- Я не могу к нему дозвониться, никто не поднимает трубку.
- Но он не в больнице?
- Нет, наши видели его сегодня в городе.
- Покажите материал заместителям, - сказал главный.
- Нужна ваша виза.
Главный искренне удивился:
- Зачем? Опасно мыслить категориями застойного периода, Евгений... Вы, как редактор отдела, вправе принимать решения, я никогда не мешаю инициативе.
Утром Варравин позвонил мне; я понял, что он уже прочитал газету с <Письмами>, поэтому спросил как можно мягче:
- Где ты пропадаешь, Ваня? Мы ж волнуемся за тебя...
Он покашлял в трубку, потом вздохнул и, закуривая (я это не только услышал, но даже увидел явственно), сказал:
- Ты не просто сука, Кашляев... Ты глупая сука... Не думай, что ваша взяла... А на досуге поразмышляй вот о чем: из-за таких, как ты, нас могут запрезирать... Понимаешь? Гадливо презирать... А от этого приходится отмываться десятилетиями... Я ж понял тебя, Кашляев, я знаю, с кем ты... Или вы все психи, или вы в заговоре против народа.
...А через час он прислал главному копию телеграммы, которую отправил в ЦК по делу Горенкова и Каримова.
Я человек не робкого десятка, но когда увидел фамилии Тихомирова, Русанова, Кузинцова, свою, тело сделалось неестественно легким, неподвластным мне до того, что я не мог протянуть руку к телефону набрать единственно нужный мне сейчас номер...
XXVI Я, Иван Варравин
_____________________________________________________________________
Наверное, каждый переживал ощущение нереальности происходящего, некоей отдельности мыслей от плоти, безутешной ярости протеста... Так, во всяком случае, у меня было во время похорон Высоцкого; точно так же я воспринял смерть Андрея Миронова: <Это же невозможно>; все мое естество отторгало то, что я видел собственными глазами...
...Так было и сейчас, в клубе, куда я пришел на диспут неформального объединения <Старина>, - после статьи Осинина терять нечего, надо принимать открытый бой, время ожидания кончено.
Поначалу, вслушиваясь в слова выступавших, я не очень-то верил себе, мне казалось, что все это сон, нелепица; <сионистские масоны взорвали храм Христа Спасителя>, <на Западе спланировано массовое проникновение чужеродных элементов в нашу культуру>, <масоны руководят искусством>, <русскую нацию - самую трезвую в мире - спаивают темные силы по указаниям ЦРУ!>. Увы, это была явственная реальность...
Другой оратор яростно размахивал кулаками:
- Спад в нашей экономике - следствие работы сионистов-масонов, проникших в высшие органы власти!
В зале загудели:
- Доказательства! Факты!
- Если вы намерены совершить подлость, - не унимался оратор, - вы прежде всего добьетесь авторитета! Гитлер начал с того, что укрепил свой авторитет! Кто из вас видел хронику, как Гитлера встречал народ? Он много сделал для немцев!
В зале заулюлюкали; оратор между тем продолжал кричать, низко склонившись к микрофону:
- В Советском Союзе существует законспирированная, хорошо оформленная сионистская организация! Сионисты захватили масонство, и оно служит их целям мирового господства! Один из руководителей масонской организации новосибирский академик с русской фамилией, а по правде он Гофман. Приходит домой, надевает ермолку, эдакую еврейскую шапочку, еврейский халат, стелет коврик и молится еврейскому богу! А занимает высокое положение в государственных и партийных органах! Что происходит в Новосибирском Академгородке?! Там царствуют масоны! Один из них также с русской фамилией, но он же еврей и масон. Это докажут следственные органы! У него в коттедже две колонны красного дерева - обязательный атрибут масонов! То же у одной известной дамы, члена-корреспондента академии.
