ненормальная! Женишься, а потом занимайся любовью — нашла дурака! Я не мальчик! Пару раз поцеловаться — инфаркт!
Чем дальше он уходил от дома Лидии Михайловны, тем спокойнее билось сердце, входя в свой неторопливый размеренный ритм.
— Но женщина, конечно, высокого класса! С такой пройти по улице или по театру — все ахнут! А может меня так заколотило с непривычки? Если постепенно, может, втянусь? Но приготовление пищи недолюбливает! Все из магазина, а с моим желудком на покупном долго не протянешь! И случись не дай Бог что — искусственного дыхания от нее не дождешься! Не то что Ирина Сергеевна! Любую инъекцию — пожалуйста, и все по-матерински, без поцелуев. С таким медперсоналом жить и жить!.. Выходит, одними сухарями питаться? Доведет до истощения, а потом витаминами колоть будет! В обед три укола, на ужин два! Вот такое меню!.. Вера Павловна, бронетанковая женщина, где твои булочки с кремом!..
Измученный сравнениями, Бунин добрел до дома.
Подымаясь по лестнице, он бормотал:
— Тут торопиться не стоит! Жил один и не умер! Станет худо, сам скорую вызову!
Пельмени поел и сыт. Телевизор есть, кот Игнат есть, плюс полная свобода! Не надо ни с кем целоваться, наоборот, храпишь в свое удовольствие!
Он открыл дверь, прошел на кухню, поставил чай, налил обезумевшему от голода коту молока, включил телевизор, в котором что-то начало мелькать, и сел за стол. Долго сидел, подперев седую голову руками. Встал, поморщившись от боли в пояснице, взял лист бумаги, карандаш и начал составлять картотеку невест.
Замерзнув, Бунин потрогал батареи — еще не топили. Он надел синий свитер с дырками на локтях и налил чаю.
От неожиданного звонка его передернуло. Бунин спросил через дверь:
— Кто там?
Стальной голос ответил:
— Открывайте! Свои!
Вениамин Петрович открыл. Отодвинув его, вошла женщина неопределенного возраста.
— Снимайте! — она повернулась к Бунину спиной, высвобождаясь из пальто.
Войдя в комнату, дама по-хозяйски огляделась, провела пальцем по буфету и покачала головой:
— Грязно живете, Бунин! Здравствуйте. Я — Олеся! — женщина протянула руку.
— Добрый вечер! А вы по какому вопросу собственно… — спросил Вениамин Петрович.
Олеся отхлебнула из стакана чай:
— Плохо завариваете. Гвоздь в стену вбейте…
— Зачем?!
— Я сказала: вбейте гвоздь! Молоток на телевизоре.
— Вы из милиции? — Бунин нашел гвоздь и с пяти ударов вогнал его в стену, отбив себе пальцы. — Больше ничего не надо вбивать?!
Олеся села на диван и покачала головой:
— Жестковато. Храпите?
— Конечно! — рассердился Вениамин Петрович.
— Придется отвыкать. Ну что, небось, одному плохо?
Бунин нерешительно пожал плечами.
— Будет в два раза лучше! Так и быть, я остаюсь — Олеся откинулась на спинку дивана и протянула вперед ногу в коричневом сапоге:
— Сними сапоги и переключи телевизор на другую программу! Сейчас увидишь, как надо заваривать чай!
Вениамин Петрович вздохнул, опустился на колени и взялся руками за сапог.
Ковбой
Два года назад были на гастролях в Финляндии. Командировочных, сам знаешь, хватало два раза в день сводить девушку в туалет. Но при этом и погуляли, да еще и ценных подарков на родину привезли. У нас, как ты знаешь, дураков нет — купить дорогую хорошую вещь, но одну. Нам барахла давай, подешевле, но чтоб много!
Я, как говорится, не настолько богат, чтоб быть бедным. Пошел в универмаг и на все деньги купил вот этот магнитофончик — плеер, размером с пачку сигарет, но ты звук выслушай! А-а?! Регулировочка! Тембр: от бархата до нождачной бумаги! Согласись, ощущение, вежливо говоря, супер! А мощность какая?
Если до упора, уши трещат по швам! Оглох? То-то же! Я говорю, супервещь!
Осталось марочек ровно на кассету магнитофонную. Я выбрал: „лав сонгс“ — песни любви! Попал в десятку! Послушай! Здесь собраны любовные шлягеры разных лет, причем, в определенной последовательности, не иначе составлял сексолог. От робких вздохов, через поцелуи взасос до, судя по фонограмме, группенсекса на стадионе с омоновцами. Под рукопашный бой девиц рвут на части к их великому удовольствию. Впечатляет, да? И так музыка сексолизует, что первый раз, наслушавшись, чуть холодильником не овладел!
И тут я смекнул, головушка-то вот она, на месте: а что если этой эротической увертюрой дать по ушам особе женского пола! Как ее нежный организм откликнется на звучащую оргию?
Затащил в номер гримершу, в постель повалил, наушники на уши набросил — и штепсель в розетку! Ух она шипела, царапалась, а потом затихла, зрачки расширились, порозовела. Царапается, но уже по-другому. На третьей песне задышала неровно. На четвертой мелодии с ней можно было делать все, что захочешь! Зажмурилась, чтоб меня не видеть и шепчет жарко: „Все снимай, только наушники не снимай!“
Я, как честный человек, так и сделал. И вижу — ей хорошо! Глаза закатила к макушке, в ушах голос страстный и чудится ей, что это не я, а сам Майкл Джексон ее обрабатывает.
Вот такая аппаратурка! Супервещь! С тех пор я без плеера ни шагу. Любая баба моя! Главное, накинуть наушники. За эти годы натренировался, накидываю на любую с закрытыми глазами. И штепсель с розетку! Веришь, нет — на четвертой песне делаю с ней, что хочу!
Я тут кошку поймал, наушники к ушам привязал — и та размурлыкалась, будто приняла стакан валерьянки с сибирским котом.
Что, что? Сколько их было за эти два года? Кошек, что ли? А, дам? Погоди, чтобы не соврать, сейчас посчитаем. За два года тут, брат, и сбиться можно…
Мурманск… второй этаж… пляж… отделение милиции… так, так… ага… итого. За два года, если я никого не забыл, за два года по самым скромным подсчетам было… три бабы, минимум! Честное слово!
Правда, еще одна врач сорвалась. Свет вырубился, магнитофон отключился, она как меня перед собой увидела — в крик и бежать. А без музыки в одиночку я не тяну.
Зато с этой штуковиной — любая моя. Накидываю наушники, как ковбой лассо на скаку — на любую кошку, собаку, коня, без разницы!
Зверь
Как тебе песик? Не смотри — неказистый, лапы разные — зверь! Что ты! Хоть вешай на грудь череп с косточками — „не подходи, убьет!“ Погладить? Жить надоело?
Ну что, звереныш, нравится дядя? Видал, хвостом завилял — нравишься ему, нога твоя левая. Да не бойся, видишь, морда в наморднике. Иначе, твой до гроба! До твоего гроба. В горло вцепится, и висит, пока другое горло не подсунешь! Что ты! Скотина редкостная! Кто посмотрел косо, шагнул резко, икнул без предупреждения — все, покойник!
„Шварцнегер“, ко мне! Сидеть! Видишь, лег.
