по очистке своей территории. Думаю, нет необходимости подробно останавливаться на приемах и методах умерщвления моих противников. Скажу лишь одно: я старался действовать тихо и бесшумно. «Тигровая» выучка помогла мне «разодрать» троих тигроловов. Еще трое солдат удачи были забиты ножами. И только тогда начались треск и паника.
Господин Марков и ещё двое бойцов запаниковали, обнаружив затухающие изумрудные светлячки на своих индивидуальных системах поиска. Убедившись, что это не причуды электроники, а беспощадная кровавая действительность, они подняли невероятную пальбу во все части света. Почему? Из четырех изумрудиков на экране один был фальшивым. Сие было установлено простым арифметическим сложением и вычитанием. Хамелеоном, перекрасившимся в цвет чужой команды, был, конечно, я. И этот факт взбесил моих неприятелей. Началась тягомотная, банальная перестрелка. С применением стратегических ракетных установок. (Шутка.)
Не знаю, чем бы дело закончилось, да на шумную перебранку «бизонов» выбрался из берлоги… Резо. От него несло таким чудовищным амбре, что весь автоматно-пулеметный огонь был перенесен в его сторону. Как говорится, вызвал огонь на себя. И свою голову.
Воспользовавшись столь неожиданной и существенной поддержкой боевого товарища, я, как все герои, пошел в обход и раскромсал точечными одиночными выстрелами два слабозащищенных черепа. Бежевые мозги брызнули на древний папоротник, как геркулесовая каша. Бррр!
Главный секьюрити, господин Марков, занервничал и поднялся в полный рост, демонстрируя бесстрашие и желание сражаться в открытую. Я не доставил удовольствия пожить еще. Ему. Зачем становиться в позу? Мы — взрослые дяди и играем во взрослые игры. Все вопросы сводятся к выживанию. Или ты. Или тебя. И поэтому я обработал врага с расстояния пятидесяти метров непрерывной очередью из шестидесяти выстрелов в круг, диаметром тридцать шесть сантиметров.
Это очень впечатляет, хотя никогда не следует пулять таким образом, за исключением «дог-энд-пони шоу» (американская идиома, обозначающая эффектное зрелище, рассчитанное на лохов, то есть малокомпетентных людишек). Я же себе позволил подобное по душевной слабости к дешевым фейерверкам. Отметил успешное окончание ударного труда. Что и говорить, жатва кровавая выдалась жаркой. Увы, такое время. Время, повторюсь, собирать трупы. А вернее, жизни. Жизни тех, кто пытался взять её, единственную, у тебя. Считаю, что шансы наши были равны. Почти. Просто мне чуть повезло. Фарт в бойне большое преимущество, это правда.
А вот повезло ли моему боевому другу? По запаху медвежьего дерьма я отправился на поиски его. И обнаружил в трухе и цветках, срезанных пулями. Резо лежал на спине с задумчивостью новорожденного дауна. Глаза его, широко распахнутые в мир, иногда мигали, что доказывало жизнедеятельность всего организма. Потом мой товарищ почмокал губами и стыдливо признался:
— Саша, я того… обосрался. Весь.
Я нюхнул попорченного таежного воздуха, осмотрелся и сказал, точно подводя итог всему происшедшему в этом милом, медвежьем углу:
— Ну и хорошо. Значит, будем жить.
Мы вернулись к реке. По двум существенным причинам. Первая — чтобы не потеряться в таежной глухомани; вторая — чтобы соблюсти гигиену тела и духа. После водных процедур путь наш был продолжен. Резо чувствовал себя прекрасно. В новых армейских галифе. И на мне. И даже затянул песенную оду на родном языке. На мое неудовольствие, что я ничего не понимаю, он зловредно пыхтел: песня помогает выживать. Людям. В экстремальных условиях. Но на понятном им языке, плевался я и требовал исполнения русских, народных. Хулио игнорировал меня, и тогда я предупредил его, что терпение мое лопается и сейчас он поползет самостоятельно, как пехотинец на танковом полигоне. Резо тотчас же прекратил ор и принялся рассказывать анекдоты. На моем родном языке. Про евреев. Что уже было смешно как факт.
На работе умирает старый еврей. Другого старого еврея посылают подготовить его жену. Тот приходит по адресу, звонит в квартиру: «Простите, здесь живет вдова Рабиновича?» — «Простите, я не вдова!» — «Поспорим?!»
Я. Ха-ха! Ох-хо-хо!
Старший брат уезжает в Израиль и предупреждает младшего: «Абраша, письмо с красными чернилами пришлю, все хорошо; синие чернила — все плохо». Уехал. Через неделю младшенький Абраша получает весточку. Синими чернилами. Расстроился за брата. Да в самом конце письма приписка: «Чтоб я так жил, как здесь можно достать красные чернила».
Я. Ха-ха! Не смешно! (Сваливая тело друга.) Привал.
Резо, засранец такой, удивился, какой привал, можно ещё пяток километров вдоль водной магистрали. Тогда я сказал, что мне проще пустить его в расход, чем тащить. Пяток километров. На этом наш спор закончился. Тем более нас окружали сумерки и надо было готовиться к отражению темных сил.
Я, как меня учили, соорудил что-то наподобие шалашного блиндажа с кострищем, развел огонь. Резо, гнездясь на ельничке, морщился от боли и неудобств походной жизни. Я осмотрел его ноги — они распухли в ступнях. Я покачал головой. Мой друг, пытаясь увидеть свои поврежденные конечности, спросил:
— Чего? Ху…во?
— Бывает ху…вее, — успокоил я его, решив продолжить путь с рассветом.
Резо-Хулио виновато вздохнул и сказал, что он для меня, как в отаре старый баран, которого забыли вовремя освежевать для плова. Тут мы одновременно сглотнули голодную слюну и взглянули понимающе друг на друга. Где он, дачный шашлычок на подмосковном костерочке? Нет шашлычка, одни приятные воспоминания. И, занюхав эти воспоминания еловыми шишками, мы отправились в царство Морфея. Наступающий день тоже обещал быть трудным. Утешало лишь то, что наступал Первомай, праздник солидарности всех трудящихся и секьюрити. То есть шансы наши с Резо повышались. На выживание. Тем более я таки собрал трупы после таежного боя и уложил их в медвежью берлогу. До лучших времен. Найти эту потайную лежку в тайге? Не знаю, не знаю. А нет трупа — нет и преступления. Следовательно, человек жив-здоров и встречает праздник в кругу семьи.
Помню, отец любил майские праздники. Особенно День Победы. Я был мал, но по мере сил своих помогал ему готовиться к празднику. Никогда не забуду запаха ваксы, кожи и нафталина. Парадный мундир с орденами и медалями появлялся из шкафа за неделю до Дня. По наградам я изучал географию своей великой Родины: Москва, Севастополь, Сталинград, Курск. Когда мы с отцом гуляли по брусчатке Красной площади, мне казалось, что в московском небе звенят стайки металлических птах. Почему? Потому что таких, как мы с отцом, было много — тысячи и тысячи… Тысячи и тысячи… Счастливых и вечных…
Трац-трац-тра-та-тац! Я просыпаюсь от странного, далекого звука. Металлического. Потом этот звук исчезает — то ли птахи детства пролетели, то ли стальной рассвет проклюнулся сквозь ветки, то ли Резо прекратил грызть еловую шишку во сне.
Странно? Что за глюки в час предрассветный? Пора, мой друг, пора. В путь-дорогу. А вдруг праздники отменили — и охота на нас продолжается?
Кое-как разбудив Резо и взвалив его сонную тушу себе на хребет, я пошел… Пошел туда, откуда доносился, как мне показалось, знакомый звук звук победы. Победы.
Через два часа легкой прогулки по буеракам и мелким болотцам, зловонным, как миллион тухлых яиц, мы с Резо орали как полоумные. Нет, не от запаха тухлятины. Мы орали от запаха крепкого железа, сочного мазута, смолянистых шпал; орали от прекрасного вида рельсов, изгибающихся в туманной пелене; признаюсь, я вопил веселее, чем мой бедный друг. По причинам понятным. Как-то притомился я в роли мерина, это правда. «Тигр» и «лошадь» — почувствуйте разницу.
С энтузиазмом мы сели на горку промасленных шпал и принялись ждать. Поезда. Владивосток-Москва. Или наоборот.
Сидели долго — солнышко, спугнув туманные стада огромных животных, похожих на слонов, окрасило окрестности приятным, багровым светом. Когда это произошло, мы увидели. Метрах в ста от нас. И шпал. Домик, аккуратненький, с рюшечками на окошках. Домик-пост.
Надо ли говорить, что расстояние в сто метров по шпалам «конь» с наездником-жокеем преодолели с новым для этой таежно-железнодорожной магистрали рекордом.
Уф! Ворвавшись в теремок и едва его не развалив до фундамента, мы обнаружили на плите закипающий чайник времен ссылки Владимира Ильича в эти края, буханку хлеба, кусок масла и вареную колбасу.
