отдыхать в чем мама родила до дома под № 62 по проспекту Маршала Жукова, где, собственно, и проживал мой хулиганистый приятель Антоша.
Помню, зрелище было потрясающее: десяток визжащих и нагих теток с сиськами до асфальта да несколько сохатых интеллигентов трусили по проспекту, как стадо лосей.
Об этом случае даже написала столичная молодежная газетка в статье: «Голая правда подростков», где наше радикальное начинание было, в целом, поддержано. В отличие от родной милиции, которая отобрала пластмассу, и устроила головомойку предкам, предупредив, что, если подобное повториться, их агрессивные заморыши пойдут по этапу.
Как говорится, этапы большого пути: ныне Антон — авторитет, а я миллионер, правда, без миллиона. И поэтому у нас есть о чем друг с другом побзлыкать. Впрочем, главное, пусть Антей запустит «маляву» для Васьк`а о том, что я его ищу. Надеюсь, воровской телеграф работают, куда лучше, чем тот, который на япской Тверской?
С этим и накручиваю диск телефона — домашний номерок Татищевых мне знаком, как дважды два. И слышу хриплый знакомый голос деда Антоши — Ивана Куприяновича, жив курилка! В свое время махал он офицерским ремешком, пытаясь воспитать внука в духе социалистического реализма. Не получилось: внучок вместе со страной пошел по скользкой стезе капиталистических отношений: украл — продал — отсидел, если не повезло, а ежели повезло вышел в люди.
— М`ука! М`ука! — узнает меня дед, обзывая по прозвищу. — Антоха, христопродавец, в магазине строительном директорствует, — и уходит искать записную книжку.
«М`ука» — так меня называли в счастливом прошлом. Или «Мук`а». Ударение зависело от желания и состояния того, кто это произносил. Я откликался одинаково, как пес, которому все одно, какую кличку трепать, главное, чтобы кормили от пуза.
— Ну, слухай, М`ука, — хрипит старик Татищев и проговаривает телефонный номерок.
Я благодарю Ивана Куприяновича и дежурно желаю здравствовать. Тот в ответ сипит: эх-ма, просрали Расею-матушку, христопродавцы, просрали, и бросает трубку.
Что тут сказать: старый большевик близок к истине — именно такое впечатление порой и возникает, когда зришь по ТВ сытые, литые и краснознаменные морды государственных и политических говнюков.
Я снова накручиваю диск телефона. Деловой женский голосок сообщает, что Антона Аркадьевича нет, но скоро будет, что ему передать? Усмехаюсь: передайте, что звонил М`ука, через час ещё побеспокою господина Татищева.
Теперь можно сделать паузу между вечностями и подумать о себе, родимом. Люблю себя и, уверен, в этом ничего плохого нет. Помню, какая-то очередная вздорная пассия упрекала меня в том, что я эгоист до мозга костей, и это написано на моем роже.
Это меня позабавило: значит, когда ты, милочка, ноги бритые раздвигала, я был человек общественно-коллективный? Ты был другим, уважал меня, утверждала, как личность. И я личность, дискутировал, а ты меня пытаешься перековать, как мечи в орало. Орально ты меня берешь, вопила красавица, а я люблю анально, эгоист ты эдакий и негодник!
Словом, мы расстались, и мне пришлось поменять выражение лица на более общее, замаскировав тем самым свои эгоистические устремления.
— Кушай, лапа, — Ирочка прекрасно знает все мои недостатки, что не мешает ей телесно общаться со мной. — Сладенький мой, иди к мамочке.
И пока я принимаю пищу и родниковую водочку «Праздничную», госпожа Фирсенко делает все, чтобы наш обед прошел в дружеской и приятной для меня обстановке.
Говорят, в Japan губастенькие гейши во время приема самых дорогих гостей из заснеженной и загадочной Russia сидят под столом и занимаются благотворительностью, стараясь разбудить к жизни, скажем так, личные камчатские вулканчики гостей.
И это правильно — гость должен получить всю гамму радужных переживаний, может, тогда будет сговорчивее по вопросам, связанных со спорными островами курильской гряды.
Наша love story заканчивается тем, что я убываю в кратковременную командировку спазматического счастья: фьюк-fucк-фьюк!
Весь мир отдам за несколько мгновений полета на собственном хуилете в фантастическое и многомерное небытие, похожее на галактические всполохи нетленного Макрокосма.
— Налей водочки, — голос, выполняющий роль «ракетодрома», возвращает меня в серую подсобную действительность.
— Сидим, как в мешке, — говорю и разливаю праздничную по стаканам. За тебя, милый мой Плесецк!
Ирэн не понимает моего аллегорического образа, да это ей не нужно. Она полностью согласна с существующими положением вещей, благополучная женщина: удачная работа, добросовестный муж, прилежные дети, сперматозоидный любовник. Что ещё надо для приятного восприятия мира?
— Будем живы, — и пьет водочку мелкими глоточками, будто кубинский аперитив «Фидель Кастро», от которого (напитка) случаются ужасные поносы или запоры.
Ее пожелание весьма кстати — надо выживать в предлагаемых условиях. Стоя на краю пропасти, не надо суетится — лучше закурить и подумать, что делать дальше. Госпожа Фирсенко выуживает из кармана фирменного халатика пачку «LM». Я прошу сигаретку — не курю, но порой после удачного полета позволяю отравиться ароматной отравой.
— Проблемы? — интересуется баловница. — Три «Праздничной» не многовато ли тебе, дорогой?
— Нормально все. Отдыхаю, — отмахиваюсь. — Только надо позвонить по телефону. А то мой отключили, — вру, — за неуплату.
— Бабок нет?
— Их немеренно, — не вру, — осталось только взять.
— И сколько?
— Миллион долларов, — бухаю правду.
Конечно, мне не верят. И я бы не поверил такому бредовому измышлению.
— Лгунишка, — целует меня в лоб и уходит трудиться на рабочее место, приносящие семье добрый прибыток.
Я вновь набираю номер телефона магазина стройматериалов. Надеюсь, линия не находится на прослушивание? Узнав знакомый басистый голос приятеля, говорю:
— Антошка-Антошка, пойдем копать картошку?
— Ха! М`ука! — узнает и радуется. — Говорят, мелишь муку на своей мельнице?
— Кто говорит? — глуплю.
— Трудовые и крестьянские массы.
Я понимаю, ещё чуть-чуть и стану героем народного эпоса. Смеясь, Антон, объясняет, что имеет в виду: бои и трупы в моей квартире и около. Я перевожу дыхание: не о миллионе речь. Не хватало в это гнилое дело путать местную голодную шпану. Не успеешь вздрогнуть жилами, возьмут на красный галстук,[5] да затыркают в песчаную почву Серебряного бора, и вся недолга.
— Цветные[6] выпустили? — задает вопрос Антей. — Во времена: десяток дохлых — и свобода!
Я отвечаю, что жизнь заставила их это сделать, поскольку во время всех печальных событий находился на торжественном приеме правительства РФ в честь независимости государства Гондурас.
— А какие проблемы, Славчик?
Я коротко излагаю просьбу: потерял дружбана Сухого на этом приеме, и очень хочу увидеть его или услышать. Тушинский вор в законе обещает поискать «спортсмена» в каменных джунглях мегаполиса, и на этом наша беседа заканчивается.
Не знаю, правильно ли поступаю, да не обращаться же за помощью к подозрительному «охотнику на людей». Такой волонтер снимет скальпель без долгих размышлений и будет по-своему прав.
С подвернувшимися работягами подсобки я добиваю две бутылки «Праздничной» и начинаю чувствовать себя куда легче. Праздник всегда с нами!
К черту всех и все! Весь сценарий нашей жизни уже прописан ИМ, и дрыгаться на веревочках
