покатило на плотный строй людей.
Я смотрел и думал, что, будь у кнехтов немного воинского опыта, нет, просто здравого смысла, можно было бы – не догадаться, – просто задаться вопросом: почему враги выставили вперед мизерную часть войск, а основные силы придержали вне боя? Кнехты не знали о приказе воеводы Ставра не вмешиваться до тех пор, пока поражение его дружины не станет явным. Не знали, значит, обязаны были думать об этой железной горстке перед собой как отвлекающем факторе.
Я подумал – кнехты не воины. Они, узурпировав власть, держались на острие обмана Может, еще на чем? Я дал себе слово разобраться.
А внизу, под ударом, который казался подобным удару грозного осеннего морского вала, люди не смялись и не разбились. Передние и боковые, закрывшись щитами, подняли мечи. Из их кучки выставились тяжелые длинные копья, окованные железом по всему древку, чтобы сохранить дерево в целости, и последнее, что в своей жизни увидели передовые из нападавших, был стремительный размах боевого железа.
Маленький полк легко врезался в толпу абров, вошел, как раскаленный нож в твердое масло, и в середине врагов вдруг развернулся; каждый боец сделал лишь пол-оборота, и ровная боковая сторона полка вдруг подалась вперед и вперед и выставила уже не одну голову, а три, как три зуба. Ими отряд жевал и молол войско абров.
Я смотрел, как внутри строя искусно двигались люди и пропускали вперед один другого, сменяясь в привычной кровавой работе.
В строе чередовались разновооруженные воины. Копейщики с тяжелыми, окованными по древку копьями шли в рядах с меченосцами и вооруженными железными дубинками и топорами. Копейщик ворочал копьем обеими руками, меченосец прикрывал щитом и его и себя, ожидая минуты для удара. Полк воеводы Ставра казался мне стеной, на которую абры плескали оружием, как водой.
Еще на Уране, в период реабилитации после катастрофы, лишившей меня памяти, в меня гипноизлучателями вливали массу историко-культурной шелухи, еще долго бродившей во мне неусвоенным варевом. В том числе я узнал о методах ведения войн древними людьми. Сейчас, глядя на великое мастерство сколотского боя, я вспомнил греков-спартанцев, мелкими отрядами побеждавших величайшие скопища персов, вспомнил геометрическое совершенство македонской фаланги и древнего римского легиона, где все воины умели ударять как одна рука. Да и в более позднее время, завершая разгром турецкой Империи, великий русский полководец Суворов однажды отрядом из семи тысяч бойцов полностью разгромил стодесятитысячное войско турок. Это история. А здесь…
Полк «бороздил» абров, словно лодка пруд; вперед, назад, вправо, влево. Все повороты совершались по одному сигналу рога, подкрепленному голосом, полшага – и рубка спин, боков, лиц – все едино. Проходя, он оставлял тела, тела, тела…
Я теперь видел, что заставило Ставра выйти на поле в одиночестве. Люди бились обдуманно и точно. Воевода научил их бою в строю, как ремеслу, чтобы долго еще, подобно старым спартанцам, не зная горечи поражений, сражаться во имя жизни рода-племени.
Я огляделся. Забыв обо всем, смотрели на бой вожди арланов, с восхищением, неверием, а кто и со страхом. Мои товарищи разглядывали действие внизу, словно театральное представление. Заметив мой взгляд, отозвался Малинин:
– Откуда? Подумать только, ведь его никто не учил! Или все-таки… Может, все сложнее или проще?.. Может, знания как-то доходят?.. – И отвернулся, боясь пропустить важное.
Вдруг строй Ставровых воинов развернулся, и сразу их сделалось много. Часто-часто замелькало оружие, люди быстро надвигались, и перед ними абры таяли, как тает ранний, до времени выпавший снег. И я, теряя чувственную связь с побратимами, сражавшимися там, внизу, уже мог окончательно абстрагироваться от реальности. Теперь, когда превосходство людского оружия было бесспорным и бояться за своих не было нужды, я мог рассуждать и любоваться зрелищем.
Охваченный ужасом и бессилием, стал распадаться строй вражеского войска; словно распухающая звезда, абры выбросили лучи-клинья спасающихся бегством. Еще сражались многие, еще пытались спасти свою жизнь попавшие под убийственный замах, но Сангор уже отдавал приказ вождям кентавров охватить беглецов, не дать скрыться ретивым трусам.
И вдруг настал момент, когда полк, отбившийся со всех сторон, сохранивший строй, остался один, посреди набросанных повсюду мертвых теп абров. Остался один и замер, словно в раздумье.
А повсюду арланы и свои абры уже ловили, усмиряли неспособного сопротивляться врага. Гасли боевые крики, сменяясь стонами…
Как обычно… На этот раз все было лучше организовано. Арсун уже отряжал санитаров и гасильщиков на поле боя. Ставр уводил уставший, но полный радостного пыла полк в лагерь. Под руководством вождей, полные азарта отряды кентавров уже рассыпались по всей равнине в увлекательной охоте за абрами. Впрочем, злобы не было, война не оставила следа в душах, короткие стычки оборачивались малой кровью. Только изредка… Впрочем, война!..
Я видел молодого кентавра, затесавшегося среди гасильщиков, который выискивал тяжело раненных в живот и грудь, обезумевших на пороге к смерти, но еще пытавшихся встать, куда-то брести на остаточном всплеске сил; примериваясь, парень лихо срубал крокодильи головы с такой молодецкой удалью, которая невольно заставляла сочувствовать жертвам. Словно молодой львенок, перед тем как приняться за еду, еще играет со смертельно раненной антилопой, совмещая приятное с полезным, так действовал и парень. Я и кентавры молча наблюдали за тренировкой юного воина, пока Сангор не выразил общее настроение, резко отдав тому какой-то другой приказ…
Все как обычно… Почти.
Арсун спешно разоружал пленных, складывал доспехи и оружие на подвезенные телеги. Пока враг вооружен, у него есть шанс не увидеть завтрашнего дня, безоружный – это уже просто пленный. Поработали, возможно, и агитаторы; почти везде абры с готовностью расставались с оружием. Все ощущали – я не знаю, когда наступил перелом в настроении, – война позади, окончена война. А то, что осталось и войной нельзя назвать, – так, зачистка.
Кто-то доложил, что всех кнехтов взять не удалось; то ли в горячке боя, то ли от инстинктивного отвращения, но двоих закололи. Только командующий, хоть и помятый, был пленен и отправлен в обоз.
Я облизнул сухим языком запекшиеся губы. С утра бет воды; кто-то из телохранителей тут же поднес маленький бурдюк с водой. События дня заставили забыть о жажде, вода же была холодная и вкусная, правда, чуть кисловатая от кожи бурдюка.
