природы пропал, так они только рады будут. Гоц представил ехидную усмешечку Сагита и от бессилия заскрипел зубами. Надо же, так бездарно влипнуть!
Возле уступа, разделяющего уцелевший участок тропы на две неравных части, карниз расширялся настолько, что Аниэлю Гоцу удалось сесть, спустив ноги в пропасть. Конечно, не такая уж и пропасть, с десятиэтажный дом, но почему-то очень не хотелось падать туда, и Гоц держался за карниз, словно не было в мире места желаннее.
Пыль внизу постепенно оседала, вернее, её выносило ветром. Вскоре различимым стало дно котловины. Аниэль Гоц глянул вниз и скривился, как от зубной боли. Внизу, придавленный рухнувшей глыбой, лежал убитый бюфтон.
'Дурак! Скотина безрогая! Ну какого чёрта тебя понесло стены рушить? Подумаешь, невидаль, кинокамера сверху свалилась! Кормился бы себе и кормился… Нет, ему паниковать взбрело в дурацкую башку! Вот, пожалуйста, и сам убился, и я тут теперь, как скворец на шестке! Как я об этом в отчёте напишу, меня же с потрохами сожрут, если узнают, что тут случилось…'
Гоц замолк, поражённый холодной мыслью, что никто ничего может и не узнать, ни как погиб глупый бюфтон, ни куда делся самонадеянный инспектор по охране природы. На станции ни единая душа не в курсе, куда он отправился, и хватиться его могут дня через три, когда все фильтры будут забиты мошкой и придётся дышать без защитной маски. Да его же здесь заедят в лучшем виде! И как назло, никаких репеллентов не захвачено, не полагается в заповеднике. Правда, на малоосвоенных планетах, когда выходишь со станции, предписано брать с собой тревожный маячок, но Аниэль Гоц не считал это для себя обязательным. Сагит же не берёт маячок, когда отправляется на охоту. Если на полях возится, то маяк попискивает, но ни разу его сигнал не донёсся со стороны гор. Значит, тоже оставляет дома, хотя за такие вещи можно заплатить изрядный штраф.
Теперь Гоц не умом, а сердцем понял, что тревожный маячок существует вовсе не для того, чтобы инспектор мог следить, где шатается человек, затесавшийся в заповедную зону. Был бы сейчас маячок с собой, в полминуты можно было бы активизировать аварийный сигнал, и услужливая автоматика немедленно взбудоражит всю колонию. Только кто мог подумать, что здесь, в собственной вотчине ему может понадобиться помощь спасателей? — Гоц подозрительно захлюпал носом, поднялся, кроша непрочный сланец, и вновь двинулся по карнизу, выискивая место, где оставалась хотя бы малейшая возможность спуститься вниз. Не было такого места, и верёвки с собой не взято, и крючьев, о которых Гоц лишь в книжках читывал… а позади наклонной площадки тропа постепенно сходила на нет, так что даже вперёд, вслепую было бы не пройти.
Бесцельно побродив по карнизу, Гоц вернулся на прежнее место, снова уселся, глядя вниз, где валялась туша виновника всех неприятностей. И ведь в отчёте придётся писать, что в ущелье погибла самка бюфтона… попала под камнепад. Ой, неловко-то как!..
Время ползло издевательски медленно, выматывая душу и испытывая на прочность терпение. Хотелось пить, мучительно казалось, что фильтр уже забился слюдянистыми крылышками мошкары и дышать становится всё труднее. Есть тоже хотелось, хотя обеденное время прошло только-только, а в обычной жизни Аниэль Гоц не страдал избытком аппетита. Это всё от ожидания: сидишь без дела, вот и мерещится чёрт знает что… Интересно, когда его хватятся? То есть, не его, конечно, а флаер. Никифоров мужик хозяйственный, он живо заметит, что аэроплан не в ангаре стоит, а брошен у входа в ущелье. На следующий день — встревожится и попробует вызвать инспектора по местной связи. Потом запросит данные спутниковой разведки и, когда узнает, что в горах совсем недавно сошла лавина, может быть, встревожится. А может и нет, решит, что инспектор ушёл в заповедник дня на три-четыре, как и положено — пешком. А рацию, вопреки уставу, не захватил. Было уже такое, что Гоц уходил надолго и без связи. Тогда Никифоров бросился его искать, а потом был оштрафован Гоцем за несанкционированные полёты над заповедником. Так что не полетит Никифоров на выручку, нет… И никто не полетит, у них сейчас посевная идёт, не до того, чтобы обсуждать, а не случилось ли беды с пропавшим человеком. Вот через неделю, да, они забегают! Только Гоца к тому времени жуки сгрызут.
Уже сейчас над телом погибшего бюфтона черно от налетевших мух. Откуда только взялись? — вроде бы, в горах их не так много. Потом за дело возьмутся жуки-могильщики, красно-чёрные солдатики, стафилины и мясные мухи, а под конец троксы и кожееды, которые сгрызут сухожилия и роговой панцирь.
Огромная, зелёная как фамильный изумруд, муха уселась прямиком на колени Гоцу, забегала, словно выбирая место, куда отложить отвратительную свою кладку. Падальная муха, люцилия! Она способна за несколько километров учуять свежий труп и первая прилетает на поживу. Но он-то покуда не собирается подыхать!
— Кыш! — закричал Аниэль, отмахиваясь от трупоедки и едва не сорвавшись при этом с карниза. — Пошла вон, дрянь!
С неумолимой ясностью представилось, что ждёт его в ближайшие три-четыре дня. Жажда станет нестерпимой и погонит его на авантюрную попытку спуститься с обрыва. Короткое падение, кровь на камнях и воющая туча крылатой нечисти, которая за сутки обгложет его до костей. Хорошо, если доведётся разбиться насмерть, а если только покалечишься и достанешься шпанкам и жигалкам ещё живым и чувствующим боль? И даже если он сможет терпеть жажду, через несколько дней придётся снимать маску, поскольку фильтр откажет окончательно. Тогда кровососы облепят лицо, полезут в глаза и ноздри, вгрызутся в уголки губ. Вряд ли кто сумеет усидеть на приступочке в такой ситуации. Лучше уж сразу нырять вниз головой.
Что же это получается? В наше время, на почти освоенной планете человек, специалист, можно сказать — единственное официальное лицо на весь этот мир, должно погибнуть столь жуткой смертью, и никто, ни единая душа не придёт на помощь? Бесполезны станции слежения, надзирающие, чтобы никакой посторонний корабль не приблизился к заповедному миру, не помогут егеря, готовые вылететь по первому сигналу, не спасёт высокое начальство и коллеги из Гринписа. Сдохнет Аниэль Гоц на боевом посту, пополнив собой список мучеников науки…
Басовитое гудение прервало танатоидальные мысли. Вдоль ущелья, держась в нескольких метрах от обрыва, медленно летел грузовой флаер. Сквозь прозрачную лобовую броню Аниэль Гоц разглядел лицо Сагита.
Увидав недруга Аниэль так удивился и возмутился, что на долю секунды даже забыл о своём бедственном положении. Вот оно как?! Этот браконьер запросто болтается на казённом грузовике в самых заповедных местах, где даже охране нельзя появляться иначе как пешком! Ну, этого он так не оставит… с поличным взять Сагита не удалось, так что от тюрьмы он открестится, но уж фермы лишится наверняка и будет выслан с Земландии без права возвращения.
Гоц поспешно поднялся и принял максимально внушительный вид. Затем повелительно махнул рукой, требуя остановиться.
Флаер завис метрах в пяти от карниза, Сагит откинул колпак, высунулся наружу и принялся внимательно разглядывать Гоца.
'Вот оно! — галопом неслись мысли. — Значит, он не по своим горам шастает, а сюда летает! Как же я его раньше не углядел? Ну, ничего, сколько верёвочке ни виться, а кончик сыщется!'
— Сидишь? — неласково спросил Сагит. — Ну, посиди ещё чуток, пока я с делами управлюсь.
Спасительный флаер медленно отплыл в сторону и опустился у самого завала. Сагит выскочил из кабины, подошёл к туше бюфтона, принялся придирчиво осматривать её. У флаера откинулся грузовой люк, погрузчики деловито принялись разбирать завал. Через четверть часа освобождённая от камней туша была втянута внутрь и люк захлопнулся. Всё это время Аниэль вьюном вертелся на карнизе, рискуя сорваться и загрохотать вниз. Происходящее не укладывалось ни в какие рамки. Преступник даже не пытался скрываться, он действовал столь нагло и открыто, словно в кармане у него лежала лицензия на отстрел. Хотя, какая тут может быть лицензия, здесь же заповедник, к тому же, скоро гон, а это — самка, которых вообще трогать нельзя ни при каких условиях! Теперь мерзавец не отделается ни штрафом, ни высылкой!
Сагит закончил работу, вновь взлетел на уровень карниза и откинул колпак, пристально разглядывая Аниэля.
— Ваши действия неправомочны! — гневно заявил Гоц. — Полёты над заповедником, и потом… кто
