В такой день явились ко двору двое алхимиков: Якоб Септимус и Петр Берг. Более непохожих людей трудно было вообразить. Первый из проходимцев был низок ростом и лыс, отвисшие щеки и дряблый подбородок совершенно скрывали шею, опускаясь прямо на плечи, и старая мантия, в которую был облачен алхимик, вечно оказывалась засаленной от этого неприятного соседства. Второй проситель был высок жилист и угрюм. Даже отправившись во дворец, он не снял прожженного рабочего фартука, может быть, для того лишь, чтобы хоть немного прикрыть то, что было под ним.
И вот эти-то жалкие существа, более напоминающие некрофагов, нежели благородный людской род, объявили, что владеют древним секретом извлекать из земли небесный металл, и в подтверждение сего подали государю некий слиток, в котором графский ювелир тотчас же признал истинное и неподдельное железо.
История старая как мир, и одинаково печально кончавшаяся во все времена! Но когда государь спросил, что желают алхимики получить за свой секрет и почему, раз они теперь самые богатые люди в мире, они не приобрели этого без его помощи, то получил ответ, заставивший некоторых близких власти людей усомниться, действительно ли мошенники стоят перед ними.
— Нам нужно спокойно работать, — сказал Септимус. — Мы ищем покровительства великого Раймунда, дабы бежать тревожных хлопот и скрыться от угроз иных сильных завистников. Обратиться же к тебе, пресветлый государь, нам посоветовала молва, называющая тебя мудрейшим из князей.
— Нам нужно место на берегу реки, разрешение жечь уголь, нужны камни, глина и право брать руды во всех реках и болотах графства, — пробасил Берг.
— А много ли нужно вам изумрудов и бериллов, ведь, как известно, железо можно получить, только перенасытив бронзу самоцветными камнями? вкрадчиво спросил граф.
— Изумруды нам не нужны вовсе, — отрезал Берг, и тогда плети, уже приготовленные, были убраны, а все просимое предоставлено.
— Эти двое либо очень опытные мошенники, либо благородные безумцы, пояснил Раймунд своему сыну, которого уже в те годы обучал государственной мудрости, — и в том и в другом случае будет небезынтересно посмотреть, что они предпримут.
Много недель кряду на берегу речки, протекавшей неподалеку от Маркенбурга, слышался стук и скрежет, поднимались к сияющему небу черные столбы дыма. Великан Берг на плечах таскал камни, калил их в костре, бракуя негодные, а из оставшихся складывал печь. Септимус, словно сказочная жаба, шнырял по самым зловонным болотам, черпал грязь из бездонных трясин, сушил ее и прокаливал в ювелирном тигле.
Опытный в своем деле шпион, приставленный к алхимикам, доносил Раймунду, что поступки их лишены всякого смысла и что несчастных следует признать бесноватыми и запереть в клетку.
Но государь медлил и ждал. По прошествии некоторого времени алхимики представили ему еще один драгоценный слиток и предложили приехать и осмотреть печи. Государь благодарил, поздравлял с удачей, советовал продолжить дело, столь счастливо начатое, но никуда не поехал.
Прибыл же он в логово алхимиков неожиданно и не предупредив никого, даже ближайших советников. Картина, открывшаяся перед ним, давно была знакома ему по обстоятельным доносам. Небо застилал дым, Септимус, в мантии, еще более грязной, чем всегда вертелся вокруг печи, что-то подбрасывал в узкое отверстие, над которым колыхался дымный султан, и в то же время ногой нажимал на большой мех, пристроенный сбоку, и при каждом качании султан плавно вздрагивал. Берг, стоя неподалеку, страшными ударами огромного молота плющил на обугленной колоде серый бесформенный кусок. Звон разносился далеко окрест.
Все это было бы очень похоже на печи для выплавки меди, но, когда граф, сопровождаемый всего лишь двумя телохранителями, подъехал и спешился, он увидел такое, что удивление его граничило с ужасом. Молот в руках Берга был не из меди и не из тугого камня. То не была и плотничья киянка из переплетенной северной березы. В руках оборванца благородно сиял железный молот. Он мерно поднимался и опускался, и при каждом ударе из-под него летели искры.
А рядом, прямо на голой земле, валялось несколько тяжеловесных слитков, и Раймунду не нужен был ювелир, чтобы понять, что лежит перед ним. Как завороженный смотрел он на могучие размахи драгоценного инструмента.
Подошел, вытирая грязные руки краем мантии, Септимус.
— Довольны ли ваше величество нашим усердием? — тихо спросил он.
— О-о!.. — протянул граф, не зная, что сказать, а бряцающий удар прервал его, выручив растерявшуюся мысль.
Пораженный маркграф молчал, а молот в руках Берга звучал все тише, наконец он стукнул последний раз, уже не громыхая, а протяжной певучей нотой, и Берг, столкнув в пыль очередной кусок железа, стер со лба пот и тоже приблизился к правителю.
— Много ли металла успели изготовить вы? — спросил маркграф, стараясь не произносить рокового названия.
— Мало! — буркнул Берг.
— Мы получили всего двадцать два куска весом от пяти до семи фунтов каждый, — ответил Септимус. — Теперь нам нужны помощники и подмастерья, чтобы выполнять простую работу и учиться мастерству. Мы же хотели бы продолжить поиски и исследования болотных руд…
— Я рассмотрю вашу просьбу, — бросил граф, вскакивая в седло, — а вы пока передайте весь металл казначею и приготовьте инструмент к отправке во дворец. Не исключено, что вам придется переехать туда.
Вернувшись во дворец, государь отдал некоторые приказания. Воля же великого Раймунда исполнялась столь быстро и точно, что порой бывала выполнена прежде, нежели высказана. Не удивляйся тому, простодушный читатель, но знай, что предки наши были мудрее своих потомков.
Так что уже через два часа, спустившись по винтовой лестнице в подземные казематы, маркграф нашел там и выкованные куски железа, и инструмент, и самих алхимиков, связанных по рукам и ногам, с кляпами, вбитыми в растянутые рты.
При виде государя Септимус завозился, елозя скрученными руками по шершавому камню, а Берг издал носом неопределенный звук, не то стон, не то задушенный кляпом смех.
— Приветствую тебя, любезный друг, — мягко сказал граф, подходя к Септимусу и касаясь его носком узкого, расшитого серебряной канителью башмака. — Мне очень жаль, что нам приходится встречаться при таких прискорбных обстоятельствах. Конечно, я мог бы просто умертвить тебя, но разум и совесть не позволяют мне того. Ты мудрый, мыслящий человек, то, что я назвал бы солью земли, в этом ты равен мне. Да-да, я сам признаю, что мы равны, хотя ты и лежишь в грязи. В конце концов, царских путей в геометрию нет, и все мы учили латынь по Теодолету. Внешность обманчива, важна душа, ты, как лицо духовное, знаешь это. Поэтому было бы бесчеловечно убить тебя, не объяснив причин.
Септимус вновь завозился и глухо замычал, вращая выпученными глазами.
— Не трудись, друг мой, я и так знаю, что ты можешь мне сказать, заверил его граф. — Сначала пункты успокоительные. Primo: я верю, что вам открылся способ естественного алхимического получения истинного железа. Ergo — с вас снимаются подозрения в обмане. Secundo: я не вижу в вашем искусстве ничего противоречащего божьим установлениям и противного его воле. Ergo — с вас снимаются обвинения в чернокнижии. Теперь вы спросите, что послужило причиной столь сурового наказания, и я отвечу: вы невиновны. Единственная твоя беда — чрезмерно пытливый разум, не желающий считаться с некоторыми запретами. Он-то и привел тебя к столь прискорбному концу. Слушай же! Вы хотели облагодетельствовать мир, сделать всех богатыми…
Септимус напрягся и отрицательно замотал головой, а Берг протестующе заревел, словно бык, приведенный на бойню и почуявший запах крови.
— О-о?.. — удивился государь. — Ты еще разумнее, чем показалось мне вначале! Значит, ты понимаешь, что железо обесценится и станет простым металлом. Но скажи в таком случае, кому оно будет нужно? Государи обеднеют, торговля нарушится, но во имя чего? Когда-нибудь все вновь придет к норме, и что же выгадают потомки в результате такого потрясения? Финансы расстроены, там, где ныне платят унцию железа, будут отдавать фунт и более золота или серебра. Сделки затруднятся, и купцы первыми проклянут тебя. А ведь именно на купцах держится благосостояние просвещенного государства. Какие же
