— Пейте, — сказал он. — Я угощаю. Здесь вино. Вино еще осталось. Оно нас переживет.
Рено приоткрыл металлическую крышку и осторожно понюхал. Вино было темно-красным, совсем не таким как дома. Сладости в нем не чувствовалось вовсе. Оно терпкой струйкой стекало в пустой желудок, заставляя его сжиматься.
— В городе сегодня сожгли ведьму, — рассказывал крестьянин. — Узнали, что она насылала дождь.
— Это толстуху-то Мариетт? — спросил трактирщик. — Да она такая же ведьма, как я апостол Петр!
— А я говорю — она ведьма! — крестьянин ударил кулаком по краю стола, так что кружки подпрыгнули, звякнув крышечками. — Я уверен в этом, как в самом себе! Это была мокрая ведьма. Подумать только, третий год льют дожди, урожаи вымокают на корню, все мрут с голоду, от людей одни тени остались, а эта баба разжирела, как сентябрьский боров! И добро бы была богачка, у которой припрятан хлеб, нет, нищенка, рваная шкура! Вот и спрашивается, откуда в ней такая толщина, если она не ведьма? Она насылает дождь, чтобы вся земля обратилась в болото.
— А я думаю, у старухи была водянка, — сказал трактирщик. — Она часто начинается с голодухи.
Крестьянин потер лоб, соображая, а потом выдавил:
— Если и вправду водянка, то ей все равно скоро помирать. А так она на небо попадет., — он затряс кудлатой головой, отгоняя непрошенную мысль, и уже другим тоном продолжал: — Все-таки она мокрая ведьма. Я видел все своими глазами. Ей стянули руки за спиной и приковали к столбу длинной цепью. Огонь разгорелся с одного конца, она убежала на другой и все дергала цепь и кричала совсем по-человечески. А вот когда и там заполыхало, то она завыла так, что я сразу понял, кто она. И забегала, и забегала, а сама все воет. Выскочила туда, где пламени уже нет, зато там уголь жарче чем в аду; она туда прибежала и давай прыгать как лягушка, а сама все воет, но уже не громко и с хрипотцой. А как упала, то угли вокруг погасли, сколько в ней воды было. Через час все еще шипела. Так и не сгорела, только вроде как сварилась. А вы говорите — не ведьма!
Трактирщик с сомнением покачал головой.
— Может оно и так, — сказал он, — и сожгли ее правильно, меньше голодных будет, но, думается, беда не в этом. Сам посуди, надо ли дьяволу на нас такое насылать? Когда всего было вволю, то грешили больше. Огонь горел не на площади, а в моем очаге. Черти с решетки купались в пламени, на них капал жир от жаркого. А теперь черти такие же голодные, как и мы. Значит, нечистая сила не виновата в наших бедах.
— Кто же тогда? — с угрозой спросил крестьянин.
— Сейчас покажу, — трактирщик встал и вышел, прикрыв дверь.
— Голод насылается господом в наказание за наши грехи, особенно за несоблюдение постов, — вполголоса сказал монах.
— Нам и в сытые годы не больно скоромничать приходилось, — проговорил Пети.
Вернулся хозяин. Он уселся и положил на стол перед собой большую, грубого чекана медаль.
— Вот, — хрипло сказал он. — Тут все разъяснено, самому неграмотному понятно. На этой стороне написано «дороговизна». Сам я читать не могу, но мне прочитал один верный человек. Вот нарисован скупщик, он уносит мешок с зерном, а на мешке сидит дьявол. На другой стороне написано «дешевизна». Скупщика повесили, вот он висит на дереве, и мешок остался у нас. А черт все равно сидит на мешке. Очень понятно — во всем виноваты скупщики. Если бы ты, Пети, не возил хлеб на рынок, то сейчас не умирал бы с голоду.
— Ве-ерно!.. — протянул Пети. Ведь сколько я этого хлеба перевозил в город, а теперь хоть бы горстку назад вернуть! Ну, мы до них еще доберемся!
— Великий грех в людях злобу будить, — нравоучительно пропел монашек. — Спаситель сказал: «Не судите, да не судимы будете».
— Больший грех хлебом торговать, — веско возразил трактирщик. — Христос торгующих из храма выгнал.
— Странно слышать такое от того, кто сам торгует снедью.
— Я хлеб не скупаю! — заревел трактирщик. — Я голодных кормлю и бездомных обогреваю! Насильно не зову, без денег не даю, но и рубашку последнюю не снимаю!
трактирщик грохнул по столу кулаком и выбежал вон. Через минуту он ввалился с бочонком на плече.
— Нате!.. — прохрипел он. — все равно скиснет: некому вино пить! Да не пугайтесь вы, деньги возьму только за тепло и желуди…
— Вот истинно христианский поступок! — быстро проговорил монах, придвигая ближе к бочонку опустевшие кружки.
В дверях мелькнуло испуганное женское лицо.
— Сильвен! — послышался умоляющий голос.
— Молчать! — рявкнул трактирщик и запустил в дверь медалью.
Остальное Рено запомнил плохо. Красная струя била из бочонка, кровавые пятна как встарь растекались по выскобленному дереву стола. Винный дух ударял в нос, несытная сладость желудей не могла утишить его. Огромный Пети плясал, распахнув куртку, а хозяин швырялся желудями в дверь всякий раз, как там показывалась его жена.
На какое-то время Рено вовсе забыл самого себя. И вдруг неожиданно увидел, что стоит на коленях перед монахом, ухватив его за край рясы, и твердит:
— Как же за такую малую вину столь невыносимое наказание? — а монах, силясь отпихнуть его ногой, кричит:
— За четверо меньшее сера и огонь излиты на Содом и Гоморру!
Ему удалось вырвать полу из рук Рено, он, громко икнув, сполз под стул, и оттуда послышался слабеющий голос:
— Прийди, малютка, вечерком!..
Рено метнулся к выходу, выбежал на улицу. Он бежал по качающейся ускользающей из-под ног дороге. Ему казалось, что сзади приближается нутряная икота монаха, и гнусавый голос выводит:
— Истинно говорю, Содому и Гоморре в день страшного суда будет легче, чем всем вам!
— Не верю! Бог милосерд! — закричал Рено, оборачиваясь.
Сзади никого не было. Уже темнело, на небо набежали тоскливые размазанные тучи. Начал накрапывать дождик. Дороги под ногами тоже не было, в угарной спешке он сбился с пути и забрел в лес.
Рено пошел наугад, время от времени захватывая горстью мокрую ивовую ветку и вытирая ею пылающее лицо.
Домик стоял в глубине леса, приземистые буки скребли ветками ставни, ежевика плотно обступала тропинку. Дом казался брошенным — ни шума, ни дымка, но в сердечко на одной из ставень пробивался тоненький лучик света.
Рено постучал. В доме послышалась тихая возня, что-то звякнуло острым стальным напевом, потом хриплый мужской голос спросил:
— Кто там?
— Прохожий, — сказал Рено, — пустите переночевать.
— Я лесник его величества, — предупредил голос.
— Я сам был лесником, — ответил Рено, — и не хочу дурного.
— Я открою дверь, — донеслось из дома, — и если вы грабители, то войдите и посмотрите, есть ли тут что грабить. В доме ни тряпки, ни корки, король забыл, что у него есть слуга по имени Гийом.
Послышались удары, хозяин выбивал клинья, запиравшие дверь. Дверь распахнулась, на пороге появилась фигура во рваном охотничьем кафтане и ночном колпаке.
— Заходите! — воскликнул хозяин. — Заходите все, сколько вас там есть! Заходите и берите все, что найдете! Забирайте четыре стены и меня заодно! Можете утащить в преисподнюю!
