нахмурившись, смотрел куда-то невидящим взглядом. Я вдруг подумала, что он, наверное, до сих пор любит свою бывшую.
Я пригляделась к нему. Довольно крупный мужчина, симпатичный, ясно, что не без образования, лицо интеллигентное. Представить его смертельно боящимся своей жены было затруднительно.
Но тут он вторично вздохнул, плечи опустились, в глазах появилась маета, и он вмиг стал похож на типичного подкаблучника. Можно было бы немного поразмышлять на данную тему, но мне не хотелось. Свою прогулку с собакой он мог прервать в любой момент, а мне еще о многом надо поговорить.
– Ее отец был на вашей свадьбе? – спросила я, чтобы вернуть его к интересующей меня теме.
– Конечно. Когда мы поженились, их отношения вроде бы наладились. По крайней мере, несколько раз в год мы непременно к нему ездили. Он тоже приезжал, довольно часто. Без супруги. Маша его жалела. Но при этом… было у нее какое-то чувство… брезгливости, что ли. Мы никогда об этом не говорили, но я видел.
– С чем это было связано, как по-вашему?
– Ее мать была красивой женщиной, при этом очень добрым, отзывчивым человеком, по крайней мере так о ней говорили все. Она была хорошей матерью и хозяйкой, в доме все сверкало чистотой… а он относился к ней безобразно. После ее смерти женился на жуткого вида бабище, которая кормила его слипшимися макаронами и знать не знала, что полы в доме надо хоть иногда мыть. А он души в ней не чаял, боялся поперек слово сказать. – Тут Кошкин опять вздохнул, возможно, вспомнил свою супругу.
– Значит, вы считаете Машины сложные отношения с отцом следствием того, что она его винила в смерти матери?
– А что же еще? – вроде бы удивился Кошкин.
– Вдруг в его жизни было нечто такое…
– Мне об этом ничего не известно. Я не очень понимаю, зачем вам ее отец.
– У нас есть повод думать, что ее состояние… назовем это беспокойством, как-то связано с его смертью. Не могла ли она что-то найти… – Договорить я не успела: белый пудель сцепился с фокстерьером, и Кошкин бросился выручать питомца. Минут пять он был занят его воспитанием, а когда успокоенный пудель потрусил рядом, Кошкин посмотрел на меня и пожал плечами:
– Честно говоря, не представляю, что она могла там найти. Особо ценных вещей в доме, насколько я помню, никогда не было, если только какие-то бумаги… Но что такого в них могло быть?
– Ее отец воевал?
– Нет, что вы. Его призвали в армию в сорок шестом году, так что войны он не застал. Служил где-то на Севере, рассказывал, что охранял немцев, пленных. Они там что-то восстанавливали, по-моему, железную дорогу. Вот он три года… Знаете, – вдруг нахмурившись, после недолгой паузы заговорил он. – Я кое-что вспомнил. Однажды, кажется, это был день рождения тестя, мы были у него в гостях: я, Маша, Илья с семьей, это Машин брат, еще какие-то люди. Степан Иванович довольно много выпил, Маша пыталась его спать уложить, но он ни в какую. Взял аккордеон, он, кстати, прекрасно играл на аккордеоне, и начал песни петь, на немецком. Очень смешно у него получалось, все хохотали, в общем, было весело, только Маша вела себя как-то нервно, смотрела на отца едва ли не со злостью. Я попытался ее успокоить, в чем дело, спрашиваю. А она: сейчас, говорит, начнет всякую чушь болтать.
– И что, начал? – спросила я. Кошкин взглянул на меня и кивнул.
– Да, он тогда здорово разговорился, вроде бы смешные истории про пленных рассказывал, и все смеялись, может, потому, что выпили много, и никто над смыслом не задумывался.
– А вы задумались?
– Вроде того. И получилось… как бы это помягче… Мало во всем этом было смешного. Понятно, еще вчера враги, полстраны в руинах, столько горя, но все равно, они ведь люди… впрочем, нам легко судить, а тогда…
– Какую-нибудь из этих историй припомнить можете?
– Что вы, помилуйте. Сколько лет прошло. Хотя… – Он остановился и внимательно на меня посмотрел. – Знаете, что я вспомнил… Он о каком-то кладе рассказывал. О несметных сокровищах, которые он якобы видел своими глазами.
– Несметные сокровища в лагере? – удивилась я. – Может, немцы на золотых приисках работали?
– В тех краях никаких приисков быть не может.
– Тогда что это?
– Выдумки, – мягко улыбнулся Кошкин. – Но в тот момент я, признаться, засомневался и на следующий день даже с Ильей поговорил. Сам Степан Иванович наутро был неразговорчив и на домашних смотрел сурово, его я расспрашивать не рискнул, а вот с Ильей…
– И что он сказал?
– Сказал, что историю эту слышит не первый раз. Что в прошлом году они вместе с Павликом, это его сын, ездили со Степаном Ивановичем к месту его службы. Как был там лагерь, так и есть, сокровищам взяться неоткуда. К тому же сам Степан Иванович рассказывал, что сокровища эти нашли немцы, а потом их взорвали.
– Подождите, взорвали во время войны?
– Наверное. Пленные сделать это никак не могли.
– Но как сокровища, в таком случае, мог увидеть Степан Иванович?
– Да, – покачал головой Кошкин. – Чепуха получается. Может, пленные немцы хранили там свои личные вещи: часы, какие-нибудь украшения. Для парня из деревни, который досыта-то никогда не ел, это настоящий клад. Как считаете?
– Возможно. Правда, мне всегда казалось, что пленных обыскивают, вряд ли они могли что-то сохранить
