– Но ведь не обязательно рассчитывать только на тех, кто до сих пор живет в этих краях, люди склонны к перемене мест. Вдруг какие-то бумаги есть у тех, кто покинул здешние места?
– К чему вы клоните? – не понял Волков. Козлов с интересом взглянул на нас, как видно, и его занимал тот же вопрос.
– Думаю, было бы разумно разыскать людей, которые имели отношение к монастырю. Например, тех, кто во время войны находился здесь.
– Бывших пленных? – еще больше удивился Герман.
– Кто-то ведь их охранял. И вообще… кто-то взорвал этот храм, в конце концов.
– Предложите эту идею матушке. Напишите статью в вашей газете, возможно, кто-то и откликнется. Правда, я не знаю, стоит ли это делать, раз проект уже готов. Но с точки зрения истории свидетельства очевидцев, конечно, вещь интересная.
– Очевидцев только слушай, – буркнул Козлов. – Переврут все. Сколько сейчас лет, по-вашему, этим самым очевидцам? Старые маразматики.
Я вынуждена была констатировать, что наши хитрости ни к чему не привели. Хотя если кто-то из монастыря звонил Кошкиной, то эти двое могли об этом не знать.
– Что ж, спасибо вам за содержательную беседу, – улыбнулась Женька, игриво помахала Герману рукой и по тропинке направилась в сторону деревянного дома. Я последовала за ней, простившись с мужчинами. Нас тут же догнала Наталья.
– Вы к матушке?
– Да. Хотелось бы задать ей несколько вопросов.
– Она сейчас занята.
– Ничего, мы подождем, – заверила Женька. – Сходим пока на святой источник.
Наталья, опустив голову, шла рядом с нами. На крыльцо поднялась первой.
– Ждите здесь, я узнаю, – голос прозвучал неожиданно резко.
– Похоже, дисциплина тут и правда армейская, – шепнула мне Женька.
– Собираешься у матушки спросить про Кошкину? – вздохнула я.
– А что еще остается?
– Как ты ей объяснишь наш интерес?
– Уж найду что сказать.
Тут на крыльце появилась Наталья.
– Матушка вас ждет. Идемте.
Мы поспешно поднялись и вместе с ней вошли в дом. В просторные сени выходили четыре двери, новенькие, покрытые золотистым лаком. Наталья постучала в одну из них и распахнула ее перед нами. Комната оказалась кабинетом. За массивным столом сидела Татьяна, перебирая какие-то бумаги. На столе компьютер, справа телефон. Книжные полки, на которых аккуратно расставлены папки, в углу иконы и зажженная лампада перед ними. Белые занавески с вышивкой на окнах, в комнате светло и уютно. Матушка сняла очки, отложила их в сторону и устало взглянула на нас.
– Извините, что снова беспокоим, – умильно начала Женька.
Матушка кивнула Наталье, которая все еще стояла в дверях, та быстро вышла и дверь прикрыла. Почему-то я была уверена, что она подслушивает. Может, в обители так принято? Впрочем, в этом мирке, где все донельзя размеренно, и это хоть какое-то развлечение.
– Садитесь, – кивнула матушка. – В ногах правды нет. Что там Волков? Жаловался на меня?
– Что вы. Напротив, он восхищается тем, как вы поставили здесь дело.
– Сомневаюсь, ну да ладно. О чем вы еще хотели поговорить?
– Матушка, в мае этого года не приезжала ли в обитель некая Кошкина? Мария Степановна Кошкина?
Матушка смотрела удивленно. После недолгой паузы спросила:
– Кошкина? Никогда о такой не слышала.
– Может быть, она не называла свою фамилию. У меня есть ее фотография. Посмотрите, пожалуйста.
Достав фото из сумки, Женька положила его на стол и пододвинула матушке. Та взглянула и пожала плечами.
– Нет. Не помню. Хотя… – Она повертела снимок в руках. – Лицо кажется мне знакомым. В мае, вы говорите? Нет, не припомню. Паломники, бывает, приезжают к нам, может быть, она была среди них?
– Она оставалась здесь день или два.
– При монастыре нет гостиницы, паломники уезжают с последним паромом. А в чем, собственно, дело?
– Она рассказывала, что ее отец служил в этих местах, в то время, когда тут был лагерь военнопленных. И ей якобы звонили из вашего монастыря, спрашивали, не сохранились ли у нее какие-либо документы, чертежи храма.
– Вы сказали, он служил в лагере? Обычным солдатом?
