– То, что из монастыря звонили, мы и так знали, не пойму, чему ты радуешься?
– Положительно, тут есть какая-то тайна. И Наталья эта…
– То, что здесь все за всеми шпионят, почти факт, только какое это отношение имеет к Кошкиной?
– А вдруг матушка с ней виделась?
– И соврала? Трудно в это поверить.
– Хорошо, трудно так трудно, хотя она живой человек, а человеку свойственны пороки. Особенно мелкие и во благо обители.
– Надо было ей правду рассказать, – заметила я.
Мы уже вышли из ворот, я направилась к машине, но подружка неожиданно устроилась на зеленой травке, и я последовала ее примеру. Женька сорвала травинку и стала ее жевать, попутно отвечая на мой вопрос:
– Это было бы неосмотрительно с нашей стороны. Вряд ли бы ей понравилось, что убийство Кошкиной как-то связали с ее монастырем. Тогда мы правды точно не услышим.
– Ей Петечка звонил. Ты что, забыла?
– Звонил, да только ничего не объяснил. Я думаю, Кошкина была тут в мае, сразу после похорон отца, и с кем-то из монахинь или послушниц завязала знакомство. Вот эта знакомая ей и звонила. Если мы ее найдем…
– Ты мне лучше вот что скажи, – вздохнула я. – Ты действительно собираешься остаться ночевать?
– Конечно. Мы же еще ничего не узнали.
– А как же паромщик?
– Я бы этому пустобреху… привидений здесь нет, это ясно. Граждане живут вполне нормальные, значит, и нам ничего не мешает отдохнуть в этом раю пару дней. Посмотри, природа какая…
– Пару дней?
– Ну, если раньше не управимся. Волков сказал, что гостиница приличная. Будем отдыхать.
– Судя по царящим в монастыре порядкам, узнать, с кем предположительно могла свести дружбу Кошкина в свой приезд сюда, будет очень трудно. Если мы начнем приставать к монахиням с разговорами, матушка нас быстро выставит за ворота. Да и была ли здесь Кошкина, не ясно.
– Вот и займемся выяснением.
Женька поднялась, отряхнула джинсы и потопала к машине.
Через десять минут мы въезжали в деревню, хотя определение «деревня» данному населенному пункту подходило мало. Дома вокруг добротные, двухэтажные, дорога выложена булыжником. Тротуары тоже из булыжника. Во всем чувствовался порядок и вековой уклад. Привычных деревенских домов, деревянных, в три окна, мы пока не видели. Должно быть, раньше это было большое село. Озеро, монастырь рядом, наверное, паломники были тут частыми гостями. После революции монастырь закрыли, и жизнь точно замерла, а после войны, когда все мужское население погибло на фронте, село и вовсе потеряло свой статус и перешло в разряд деревень.
Я очнулась от своих фантазий, когда Женька, толкнув меня в бок и ухмыляясь, заметила:
– А у них тут весело.
Возле дома, мимо которого мы проезжали, на скамейке сидел дедок в сером костюме тридцатилетней давности, в розовой рубашке, аккуратно застегнутой на все пуговицы, и почему-то в калошах. Он лихо выводил на губной гармошке веселый мотивчик, хитро поглядывая из-под лохматых бровей.
– Надо спросить, где у них гостиница, – сказала Женька, останавливая машину.
В этот момент на крыльце появилась женщина, на вид ей было что-то около шестидесяти, высокая, крепкая, с косой, уложенной вокруг головы наподобие короны, в простом цветастом платье и ярком переднике.
– Вальтер, – позвала она, перекрикивая музыку. – Идем обедать.
Мужичок радостно гукнул, поднялся, подмигнул нам и заспешил к крыльцу.
– Простите, – сказала я. – Вы не подскажете, где гостиница?
Мужчина гукнул вторично, помахал нам рукой и скрылся в доме, женщина все еще стояла на крыльце, держась за дверную ручку, и хмуро разглядывала нас.
– Простите, – громче повторила я. – Мы ищем гостиницу.
– А вы кто? – без намека на доброжелательность спросила женщина. Женька, которая успела выскочить из машины, направилась к ней, надеясь разжиться сведениями, и охотно сообщила:
– Мы журналисты.
– Журналистов нам только и не хватало, – перебила ее женщина. – Носит здесь кого ни попадя. – И с треском захлопнула дверь.
– Не скажешь, что гостям тут рады, – заметила Женька, возвращаясь в машину.
– Тебе обязательно надо было говорить, что мы журналисты? Вдруг у них к твоим товарищам по перу уважение отсутствует?
– Что ж теперь делать-то, раз матушке сказали, что из газеты? В таком месте, поди, ничего не скроешь. Опять же, народ общаться с нами любит, власть поругать, пожаловаться.
