заночевать, а им за ужином подадут сонного зелья и ночью зарежут.
– Ага, а потом начинку для пирогов из них сделают, чтоб мясо не пропадало. Опять же, хоронить никого не надо.
– Чего ты вредничаешь? Это установленный исторический факт.
– Сказки. Ты еще Тарантино вспомни, у него упыри по ночам дальнобойщиков грабили, а днем были вполне симпатичными дядями и тетями.
– При чем тут Тарантино? В прежние времена возле монастырей непременно был постоялый двор. Вот и в Рождествене был. И на этом дворе людей грабили и убивали. А чтобы грехи замолить, монастырю жертвовали, поэтому Иван и сказал: «невинно убиенные», а местные жители – потомки тех кровопийц, вспоминать прошлое не любят, но и от прежних привычек до конца избавиться не в силах, оттого у них дурная слава в округе.
– Гениально, – кивнула я.
– Как думаешь, в гостинице есть подвал?
– Наверное. А зачем он тебе?
Женька немного помолчала, прежде чем ответить.
– Я бы хотела взглянуть. Ты подумай, ну зачем в этом захолустье такая гостиница? Нет, в подвале непременно надо пошарить.
– Хорошо, пошарим. А теперь спи.
Спать не хотелось, но слушать Женькины бредни никаких сил не хватало, в основном потому, что и мне на ум приходили мысли фантастические и даже глупые, при этом ни одна не казалась ни глупой, ни фантастической. Такое состояние ума может завести очень далеко, и я сделала вид, что сплю.
Как ни странно, я действительно быстро уснула, а проснулась оттого, что Женька, стоя возле распахнутого настежь окна, восторженно декламировала:
– Люблю грозу в начале мая…
– Это ты к чему? – протерев глаза, спросила я.
– Не могу вспомнить ни одного поэтического шедевра, соответствующего моменту, а чувства переполняют.
– Это от необразованности.
– Чувства переполняют?
– Вспомнить не можешь.
Я встала рядом с Женькой и вскоре поняла, что и чувства меня тоже переполняют, и с образованностью незадача.
– Красота-то какая, – перешла Женька на прозу, и я с ней согласилась.
Через полчаса, отправляясь завтракать, мы, выйдя в коридор, недоуменно переглянулись: с веранды доносились голоса, причем было их много. Мы с Женькой успели привыкнуть, что, кроме нас, в гостинице обитают только сестры, и ускорили шаг, чтобы понять, в чем дело.
Оказавшись в холле, мы обнаружили Веру в магазине за кассой, к которой выстроилась очередь из пяти человек, а на веранде еще шесть человек пили чай. Те, что на веранде, были женщины помоложе, и с ними один мужчина. Он, кстати, чай не пил, а посмеивался над женщинами, мол, дома им не пьется, а здесь они с удовольствием.
– За деньги-то всегда попить чайку приятнее, – хихикнул он.
– А дома что, бесплатно? – отмахнулась одна из женщин. – Заварка тоже денег стоит. Что дома, что здесь. Мы вот пачку купили, так нам на неделю хватит, а кипятка, слава богу, Надя бесплатно даст.
– Да мне что, пейте, пейте, – подхихикивал старичок.
Очередь у кассы таяла, я заметила, что покупали в основном хлеб, ну и еще какую-нибудь мелочь, расходиться не спешили, два старичка и три старушки присоединились к тем, что на веранде, правда, чай не пили. Стало ясно: здесь по утрам устраивают что-то вроде посиделок. Все жители, обретавшиеся в тот день на веранде гостиницы, были пенсионного возраста. Кто-то старше, кто-то моложе, но ни одного, кому меньше шестидесяти. Впрочем, для подобных деревень это неудивительно, молодежь отсюда давно сбежала. Тут Вера нас заметила, поздоровалась и крикнула, повернувшись к кухне:
– Надя, девчонок наших накорми.
Народ стал нас разглядывать, мы с Женькой здоровались, вертя головой в разные стороны. Появилась Надя, стала накрывать на стол, на этот раз в ресторане, наверное, сочтя, что нам здесь удобнее. Мы выбрали ближайший столик, то есть ближайший к веранде. Не без умысла, конечно. Хотелось послушать, о чем говорят обитатели деревни.
Яичницу мы съели и уже пили кофе, когда старичок, что приставал к женщинам, вдруг громко спросил:
– Вера Васильевна, болтают, твоих постояльцев Ефросиньюшка наша ночью напугала?
– Да будет тебе, – сердито отмахнулась Вера.
– Слышал, слышал, как ночью куролесили, кричали да с фонарями бегали.
– Слышал, а чего ж не вышел? – рассердилась женщина, сидевшая неподалеку. – Вдруг беда у людей, а тебе хоть бы что. Вот так перебьют всех…
– Ну, всех-то, положим, не перебьют, – хихикнул противный старичок. Женщины зашумели:
– Ты докаркаешься, язык-то без костей. Забыл, как в прошлый раз боялся из дома выйти? Соседа
