Его отец никогда не был физически агрессивным. Пол, когда трезвый, мог быть очень внимательным к ребенку исключительно нежным. Джон любил его как сумасшедший. Да и все любили. От моего мужа исходил какой-то Удивительный магнетизм – сияние какое-то, – взглянет на тебя своими синими-синими глазами, словно большим горячим солнцем озарит… Только вот когда он опять за бутылку, солнце как будто перегорало, что ли. Мне кажется, в глубине души он был очень грустный человек. Если бы только знать, о чем он так грустил. Я до сих пор не понимаю.
Когда Линдон Джонсон учился в колледже, однокашники говорили не только о том, что он постоянно лжет, лжет по мелким и крупным поводам, лжет так часто, что слывет самым большим вралем на весь кампус, – они говорили также, что есть какая-то психологическая причина, побуждающая его к этому.
Да, амбиции у него были, и еще какие, но лично я это не считаю минусом. Нет амбиций, нет политики – простая истина. К тому же идеалы у Джона тоже имелись. Хороший демократ-прогрессист. Очень преданный делу. Бедным помогать, и так далее, и так далее, до опупения. Теперь, глядя назад, когда я уже знаю то, что знаю, я думаю, что он хотел этим загладить военные дела. Я так себе представляю: возвращается парень сам не свой, раздрызганный весь, потом женится на Кэти, и начинается у них эта великая любовь. Никогда не видел, чтобы два человека были так друг в друга по уши. И потихоньку он приходит в себя. Но про вьетнамское дерьмо никому ни слова – ни жене, ни мне, никому. Проходит время, и он уже не может ничего рассказать. В ловушку попал, понятно? Такая вот у меня версия. Не думаю, чтобы это с самого начала была намеренная ложь, просто он держал язык за зубами – а кто бы не держал на его месте? – и довольно скоро он себя убедил, что ничего и не было. Ведь он, не забывайте, был фокусник. Умел людей дурачить. Меня вот одурачил, поди ж ты… Такую мерзость в себе носить, это же запросто спятить можно… Короче, я думаю, ко всем этим его мечтаниям о том, как жизнь наладить, ко всем его амбициям и вашингтонским грезам с самого начала была подмешана ложь; а раз так, это не могло не кончиться колоссальным самообманом. Когда на уровне штата – это одно. Но он ведь шел в сенат Соединенных Штатов. Дерьмо должно было выйти наружу – так уж политика устроена. И, конечно, нас стерли в порошок, а ему что теперь остается – с самого начала начинать? Опять полный раздрызг. Этот пустой взгляд мертвеца, о котором я вам говорил.
Я не знала, что делать. Это на похоронах его отца. Так кричал – унять было невозможно. Ужас просто.
Христа прикончить![28]
Я взял одноствольное ружье моего отца, которое он много раз обещал подарить мне, когда я вырасту. Вооружившись им, я двинулся наверх. На первой лестничной площадке мне встретилась мать. Она шла из комнаты, где лежало его тело… она была вся в слезах. «Ты куда?» – спросила она… «Я иду на небо!» – ответил я. «Что? Ты идешь на небо?» – «Да, и не останавливай меня». – «А что ты собираешься делать на небе, бедный мой малыш?» – «Я собираюсь убить Бога, который убил моего отца».
Джон так с этим и не смирился. Я слышала, как он ночью разговаривал, целые беседы вел понарошку с отцом. Как и я, хотел объяснений – знать хотел почему, – но, похоже, в конце концов каждый из нас пришел к своему печальному ответу.
Дети действительно часто испытывают гнев, потому что воспринимают смерть родителя как намеренный уход… Это вызывает отрицательные последствия в том случае, если неизжитое детское горе переносится в зрелый возраст.
Стыд… может быть понят как рана в человеческом «я». Он часто возникает в раннем возрасте как результат интернализации презрительного голоса, обычно родительского. Упреки, предостережения, издевки, насмешки, изоляция и другие формы пренебрежения или агрессии вносят в него свою лепту.
Я подошел к хижине, и оттуда выскочила женщина. Я выстрелил и ранил ее, тогда она опять побежала внутрь и вышла с ребенком и другими людьми… Там были мужчина, женщина, две девочки… Подошел один из второго взвода, забрал у меня автомат и сказал: «Всех подряд убивать!» Он их застрелил.
– Кто стрелял?
– Почти все. Иногда это выходило случайно. Мой приятель Кудесник, он просто…
– Кто-кто?
– Кудесник. Он случайно застрелил старика, так он мне сказал. Я думаю, рефлекс сработал.
– Кто такой Кудесник?
– Парень один. Не помню, как его по-настоящему звали.
– Может быть, постараетесь вспомнить?
–
