продемонстрировала обложку. — Вот что пишет о джазе буревестник революции! И этой музыке для толстых служит теперь наш бывший товарищ, стиляга Мэл!.. Кто хочет высказаться? — она оглядела аудиторию.
В зале стало тихо. Катя, резко повернув голову, выхватила взглядом одного из студентов.
— Он ставит себя выше других, — покорно сообщил тот и сел.
Катя глянула на девушку.
— Он дал мне списать контрольную по математике, — опустив глаза, призналась та. — И этим толкнул меня на нечестный поступок.
Катя перевела взгляд на толстяка в верхнем ряду.
— Он... а он... он даже завтрак в столовой не доедает! — выкрикнул тот.
— Я думаю, все понятно, — подытожила Катя. — Какие будут предложения? — она нацелила взгляд на одного.
— Предлагаю объявить выговор...
Катя перевела требовательный взгляд на следующего.
— Строгий выговор...
Она глянула на третьего.
— Строгий выговор с занесением в личное дело... — упавшим голосом сказал тот.
— Мне кажется, я попала в политическое болото, где процветают мягкотелость и примиренчество, — зловеще понизив голос, медленно произнесла Катя. — А может быть, здесь еще кто-то по ночам танцует под пластинки на костях?.. — нависла она над притихшим залом. — Как учит партия: наше общество не карает оступившихся людей — оно дает им шанс встать на путь исправления. Именно чтобы предостеречь его от непоправимых уже шагов, я предлагаю исключить товарища Бирюкова из комсомола и отчислить его из института! — раздельно произнесла она.
За стеной с грохотом рухнула пирамида, и в аудитории наступила гробовая тишина.
— Может быть, вы хотите что-то сказать в свое оправдание? — обернулась она к Мэлсу.
— Что с тобой, Катя? — спросил он.
— Я вам не Катя, а товарищ Акимова! — отрезала она. — Пока еще товарищ!.. Итак, товарищу Бирюкову нечего нам сообщить по сути дела. Тогда будем голосовать! — она подняла ладонь.
Остальные сидели неподвижно. Катя повела глазами по рядам. И под ее тяжелым взглядом — слева направо, ряд за рядом — начали подниматься руки.
— Единогласно! — удовлетворенно сказала она. — Бирюков, сдайте комсомольский билет.
Мэлс медленно подошел и положил билет на кафедру. Катя с мстительной улыбкой смотрела ему в глаза.
Полли сидела на кушетке в процедурном кабинете у знакомой медсестры.
— Что же мне теперь делать? — растерянно спросила она.
— Не знаю, — с неожиданным злорадством ответила та. Она с лязгом бросила использованный шприц в кювету и стала собирать новый. — Раньше надо было думать, дорогая! Тут я тебе не помощница.
— А к кому мне идти? Ты же подруга! Посоветуй что- нибудь...
— Вспомнила!.. — усмехнулась та. — Ты у нас такая... самостоятельная! Не как все! Вот сама и выкручивайся! Извини, у меня больных полный коридор...
Полли встала и побрела к двери.
— Ты вещички-то свои забери! — сказала вслед медичка. — Тут не камера хранения!..
Мэлс сидел за столиком в «Коке». Перед ним стояли уже два пустых бокала, он допивал третий, глядя пустыми глазами в одну точку. Могучая саксофонистка на эстраде выводила тоскливый блюзовый мотив.
Подошла Полли с маленьким потертым чемоданом, села напротив. Мэлс подвинул к ней бокал коктейля, она отрицательно качнула головой.
— Ты куда-то едешь? — спросил он, кивнув на чемодан.
— Да... У меня плохие новости, Мэл...
— У меня тоже, — усмехнулся он.
— Очень плохие, Мэл.
— И у меня тоже. Что у тебя?
— Я уезжаю. Мы расстаемся, Мэл... — сказала она, рассеянно оглядывая зал. — А у тебя?
— Тогда у меня просто — мелкие неприятности... — произнес пораженный Мэлс.
— Ну... пока?.. — она беспечно улыбнулась, на мгновение накрыла его ладонь своей, подняла чемодан и шагнула к выходу.
Мэлс вскочил, едва не опрокинув стол, схватил ее за плечи и повернул к себе.
— Почему ты решаешь это одна? — крикнул он. — Ты не можешь решать за нас двоих!
— Я беременна, Мэл! — отчаянно сказала она.
— Так это... это же здорово, Полли! — просиял Мэлс. — Значит, у нас будет ребенок? — он протянул к ней руки, но Польза отступила на шаг:
— Ты не понял! Это не твой ребенок, Мэл!
— Это мой ребенок! — твердо сказал он, обнимая ее.
Полли уткнулась лицом ему в грудь. Потом подняла глаза и виновато улыбнулась:
— А еще мать выгнала меня из дому...
Спустя полчаса они нерешительно переминались с ноги на ногу на пороге коммуналки: Мэлс сжимал в одной руке чемодан, в другой руку потупившей глаза Полли, отец растерянно переводил взгляд с одного на другую, Ким искоса разглядывал яркую незнакомку со смешанным выражением восторга и неприязни.
Наконец отец перекинул папиросу в другой угол рта.
— А чего, дело хорошее! — развел он руками. — Может, теперь угомонитесь... Как это по науке? Минус помножить на минус — вот тебе и нормальная ячейка общества!.. Ну чего встал как пришибленный! — толкнул он Кима. — Племянник у тебя скоро объявится! Пошли койки таскать!..
Мэлс и Польза облегченно улыбнулись, переглянувшись.
Ночью они лежали на кровати в дальней комнате.
— Как странно, — удивленно сказала Полли. — Ни от кого прятаться не надо...
— Как ты думаешь, — прошептал Мэлс, указывая глазами, — ему не будет больно, если мы...
— Не знаю, — пожала плечами она. — Нет, наверное. Он еще совсем маленький...
Мэлс поцеловал ее, перевернул на спину. Кровать истошно заскрипела, и оба замерли, приподняв головы, настороженно прислушиваясь к тишине в соседней комнате... Мэлс прижал палец к губам, они тихонько слезли с кровати, подняли матрас с двух сторон и переложили на пол...
— А где у вас кабинет сэра Джона? — прошептала Полли. — Я лопну сейчас!
— А ты не улизнешь, как в тот раз? — спросил Мэлс, и они тихо засмеялись. — По коридору налево. Только тихо.
— Как партизан в тылу врага! — заверила Полли. Она накинула рубашку Мэлса, достающую ей почти до колен, и босиком выскользнула за дверь.
Почти тут же в коридоре раздался оглушительный грохот, звон, шум и гам. Мэлс выскочил из комнаты. Полли стояла посреди коридора, вокруг нее валялись тазы, велосипед, разбитые банки, а изо всех дверей выглядывали разъяренные соседи.
— Мэл, я заблудилась... — растерянно сказала она.
— По-ольза!.. — только развел он руками.
Катя, оглядываясь, прошла через двор фабрики. Вокруг длинными стройными рядами стояли гипсовые пионеры, горнисты, доярки и мусорные урны.
Мэлс, голый по пояс, в брезентовом фартуке, работал в набивочном цехе.
— Здравствуй, Мэлс.
— О, привет, Кать! — оглянулся он. — Опять проигрыватель сломался?..— Он снял крышку гипсовой формы, звучно похлопал лежащего в ней ничком пионера по зыбким ягодицам. — Петрович, чего он жидкий-то еще?.. Политически незрелый, — со значением указал он Кате на пионера.
— Да не тот! — откликнулся откуда-то сверху Петрович. — Этот урод с дудкой! Ты паралитика давай!
— Подожди, я сейчас, — кивнул Мэлс Кате. Открыл другую форму и с грохотом вывалил на пол пионера с застывшей в салюте рукой. Привычно накинул ему на горло трос, кран поднял того под потолок и потащил во двор.
Катя проводила глазами раскачивающегося в петле пионера.
— Нет-нет-нет! — замахал Мэлс руками, перехватив ее взгляд. — Вожди в другом цехе!
— Не паясничай! — недовольно сказала она.
Мэлс вытащил из-за уха папиросу, ловко выстрелил с пальца вверх коробок, запалив спичку, прикурил, поймал коробок и спрятал в карман. Присел на край формы. Катя села было напротив, тут же подскочила, разглядев, что сидит на чьей-то огромной голове, и осталась стоять.
— Работаешь? — спросила она.
Мэлс развел руками: странный вопрос.
— Я по поручению комитета комсомола, — сказала Катя.
Мэлс понимающе кивнул и приготовился слушать.
— Я поговорила с ребятами и с руководством, — деловито начала она.— Они согласны — в виде исключения — восстановить тебя в комсомоле и в институте. Пока условно, с испытательным сроком, а через год восстановят окончательно. Тебе надо написать заявление и прийти выступить на собрании...
— Зачем?
— Как зачем? — удивилась Катя. — Рассказать, что ты осознал свои ошибки и заблуждения.
Мэлс вдруг засмеялся.
— Что? — спросила она.
Мэлс замахал рукой, шлепнул себя по губам — и все не мог остановиться.
— Что?! — крикнула она, сорвавшись с официального тона. — Ты хоть... ты хоть понимаешь, чего мне это стоило — каждого обойти, с каждым поговорить, просить, унижаться!..
— Извини, Кать... Просто представил... Ты, наверное, шла сюда и думала, как сижу я тут, сирота, и плачу над своей горькой судьбой?.. Да не хочу я обратно! Знаешь, Кать, я тебе даже благодарен. Нет, правда! Всех в школе в комсомол принимали — и я как все. Все в институт пошли — и я следом. А как же — отец рабочий, сын — инженер, все как положено! Если б не ты, так и сидел бы, как все, экзамены сдавал, а потом всю жизнь у кульмана стоял. Не мое это, понимаешь? Мне хорошо, Катя, понимаешь?! — вскочил он. — Здесь мужики — вот такие! С этими ребятами тоже ладим, — хлопнул он по плечу пустоглазого бетонного пионера. — Понятливые, немногословные.
