– Да, конечно, но ведь бог, он добрый, – сказала я. – Он не захочет, чтобы вы творили зло.
– Я делаю то, что правильно, – заявила София. – Я истребляю зло в зародыше. Моя душа – душа мстящего ангела.
– Откуда вы знаете?
– Господь мне сказал.
Мне в голову пришла ужасная мысль.
– А Луи знал, что вы говорите с богом? Что вы его орудие?
София оцепенела.
– Эта комната в подвале… цементная комната, где вы держали Даги и Лунатика. Вас Луи когда-нибудь там запирал?
Пистолет дрожал в ее руке, глаза сверкали яростью.
– Верующим всегда трудно. Мученикам. Святым. Ты пытаешься отвлечь меня, но ничего у тебя не получится. Я знаю, что обязана сделать. И ты мне поможешь. Я хочу, чтобы ты встала на колени и расстегнула ему рубашку.
– Ни за что!
– Ты должна. Делай, что я говорю, иначе я тебя застрелю. Я выстрелю тебе сначала в одно колено, потом в другое. И я буду продолжать стрелять, пока ты не сделаешь, что я приказываю, или умрешь.
Она прицелилась, и я поняла, что она сделает то, что обещала. Она выстрелит в меня без тени сомнения. И будет продолжать стрелять, пока я не умру. На негнущихся ногах я подошла к Дечучу и встала около него на колени.
– Шевелись, – прикрикнула она. – Расстегни ему рубашку.
Я положила руку ему на грудь, почувствовала ее тепло и ощутила слабое дыхание.
– Он жив! – воскликнула я.
– Тем лучше, – сказала София.
Я невольно вздрогнула и принялась расстегивать рубашку. Медленно, по одной пуговице. Я тянула время. Пальцы казались мне самой неуклюжими. Они еле справлялись с задачей.
Когда я расстегнула рубашку, София достала из-за спины большой нож для резки мяса и бросила его на пол рядом с Дечучем.
– Разрежь его нижнюю сорочку.
Я взяла нож в руку, почувствовала его тяжесть. Если бы дело происходило на телеэкране, я бы одним резким движением метнула нож в Софию. Но дело происходило в реальной жизни, а я представления не имела, как надо метать ножи и как двигаться достаточно быстро, чтобы опередить пулю.
Я приложила нож к белой сорочке Эдди. В голове пустота. Руки трясутся, пот стекает по голове и спине. Я надрезала сорочку и затем провела ножом вдоль нее, обнажив худую грудь Дечуча.
– А теперь вырежь ему сердце, – велела София спокойно и бесстрастно.
Я взглянула на нее. Лицо безразличное, только глаза пылают. Она уверена, что поступает правильно. Наверное, эти голоса и сейчас звучат в ее голове, когда я стою на коленях рядом с Дечучем.
Что-то капнуло на грудь Эдди. Или у меня из носа течет, или слезы капают. Я была слишком напугана, чтобы разобрать, что со мной.
– Я не знаю, как это делается, – сказала я. – Не знаю, как добраться до сердца.
– Справишься.
– Не могу.
– Ты должна!
Я покачала головой.
– Не хочешь помолиться перед смертью? – спросила она.
– Эта комната в подвале… он часто вас туда запирал? Вы там молились?
Спокойствие покинуло ее.
– Он говорил, что я сумасшедшая, но на самом деле сумасшедшим был он. Он не имел веры. С ним господь не разговаривал.
– Он не должен был запирать вас в этой комнате, – сказала я, чувствуя, как во мне поднимается злость на человека, который запирал жену-шизофреничку в подвале, вместо того чтобы показать ее врачам.
– Время пришло, – сказала София, направляя на меня пистолет.
Я взглянула на Дечуча, прикидывая, смогу ли я убить его, чтобы спасти себя. Насколько сильно мое чувство самосохранения? Я взглянула на дверь подвала.
– Мне пришла в голову хорошая мысль, – сказала я. – У Эдди в подвале всякий инструмент, мне легче было бы залезть к нему под ребра, если бы у меня была электропила.
– Это глупо.
Я вскочила.
– Нет! Точно, мне нужна пила. Я видела такое по телевизору. В одной передаче про врачей. Я скоро
