– Судя по всему.
– Слушай, ты попробовала. Риск – благородное дело, – заметила я.
– Может, к этому надо привыкнуть? Ну, понимаешь, вот я в детстве ненавидела спаржу, ты помнишь, а сейчас я спаржу обожаю.
– Наверное, тебе надо было подольше продержаться. Тебе двадцать лет понадобились, чтобы полюбить спаржу.
Валери задумчиво жевала кекс.
Вошла бабушка.
– Что здесь происходит? Я что-то пропустила?
– Едим кексы, – отчиталась я.
Бабушка взяла кекс и села.
– Ты уже ездила на мотоцикле Стефани? – спросила бабушка у Валери. – Я сегодня прокатилась, так от него во всех интимных местах щекотно.
Валери чуть не подавилась кексом.
– Может, тебе стоит перестать быть лесбиянкой, а завести себе «Харлей»? – предложила я Валери.
В кухне появилась мама. Взглянула на тарелку с кексами и вздохнула.
– Я пекла их для девочек.
– Мы тоже девочки, – заметила бабушка.
Мама села и тоже взяла кекс. Она выбрала ванильный, посыпанный цветными крупинками. Мы все в шоке уставились на нее. Мать практически никогда не брала себе целый кекс, да еще обсыпанный сверху. Обычно ей доставались недоеденные куски, кексы с осыпавшейся глазурью, половинки. Она ела сломанное печенье и подгоревшие блины.
– Вау, – не удержалась я, – ты взяла себе целый кекс!
– Я его заслужила, – сказала мама.
– Готова поспорить, ты снова смотрела программу Опры, – сказала бабушка. – Я всегда знаю, когда ты смотришь Опру.
Мать нервно постукивала пальцами по столу.
– Я еще кое-что хотела вам сказать…
Мы все прекратили жевать и уставились на нее.
– Я возвращаюсь в школу, – сказала она. – Я обратилась в администрацию штата Трентон и недавно узнала, что меня приняли. На неполный день. У них есть вечерние занятия.
Я с облегчением выдохнула воздух. Я боялась, что она объявит, что решила проколоть язык или сделать татуировку. Или что она собирается сбежать из дома и присоединиться к бродячему цирку.
– Замечательно, – сказала я. – Ты к какой программе подключаешься?
– Сейчас просто общий курс, – ответила мама. – Но когда-нибудь я хочу стать медсестрой. Я всегда считала, что из меня получится хорошая медсестра.
Домой я вернулась почти в полночь. Скачок адреналина сменился тяжелой усталостью. Я переела кексов и выпила слишком много молока, так что мне хотелось забраться в постель и проспать неделю. Я поднялась на лифте. Двери лифта раскрылись на моем этаже, я вышла в холл и тут же замерла, превратившись в статую и не веря своим глазам. В холле, у дверей моей квартиры, сидел Эдди Дечуч.
Голова его была обмотана огромным полотенцем, поверх которого он застегнул ремень, кокетливо пристроив пряжку на виске. Когда я направилась к нему, он поднял глаза, но не поднялся на ноги, не улыбнулся, не выстрелил и не поздоровался. Просто сидел и смотрел.
– У вас, должно быть, ужасно болит голова, – сказала я.
– Не отказался бы от таблетки аспирина.
– Почему вы не вошли? Все заходят.
– Нет инструмента. Нужно какое-нибудь приспособление.
Я помогла ему встать на ноги и войти в квартиру. Усадила его в удобное кресло в гостиной и достала полбутылки виски, которую бабушка забыла в стенном шкафу после того, как разок у меня переночевала.
Дечуч выпил немного и слегка порозовел.
– Черт, а я уже думал, что ты вспорешь меня, как рождественского гуся, – сказал он.
– Вполне могло случиться. Когда вы пришли в себя?
– Когда вы обсуждали, как пробраться за ребра. Господи, у меня до сих пор мурашки по яйцам бегают, как вспомню. – Он отпил еще глоток. – Я смотался оттуда, как только вы обе спустились в подвал.
Я невольно улыбнулась. Я промчалась через кухню на такой предельной скорости, что даже не заметила отсутствия Дечуча.
– Что теперь?
Он откинулся на спинку кресла.
