Ночь выдалась беспокойная. Поэтому утром, когда я встал, я помнил только обрывок сна: на моей кухне сидел мальчик и уплетал бутерброд. Во сне это был вроде Томас, но только шестилетний и с глазами Яна-малыша — кричащими безучастностью.
Я позвонил в Хаукендален и попал на Ханса Ховика.
— У вас все в порядке?
— Малыш проснулся. Они с Сесилией завтракают.
— А мать… О ней ничего не слышно?
— Нет. Хочешь, дам Сесилию?
— Да. На пару слов.
Я подождал у трубки, пока Ханс звал ее к телефону, а потом услышал ее «Привет».
— Как спали?
— Я почти совсем не спала. Мне все время казалось, что стоит мне задремать, как он тут же попытается сбежать.
— Но он не пытался?
— Да нет, конечно. Спал как убитый. Правда, в какой-то момент ему приснилось что-то… страшное. Он стонал и дергал ручками. Но не проснулся. Хотя я присела на край кровати и гладила его по голове.
— А сейчас он как? Сказал что-нибудь?
— Нет. Все такой же отстраненный. Лучше ему не делается, так что следующая наша остановка — детский психиатр.
— Давай еще раз попробуем обратиться к Марианне. Я попытаюсь уговорить ее, чтобы она к вам приехала. А сам тем временем выясню, что с его матерью. Если удастся — с обеими.
— А ты узнал? Это тот самый мальчик, про которого ты говорил?
— Пока нет. Но в списке дел это у меня первый пункт. И самое главное: знает ли ребенок, что он усыновлен? Я, правда, в этом сомневаюсь. Если выяснится, что он действительно не знает…
— То значит, он имел в виду свою приемную мать, да?
— По логике вещей — да.
— А ты полиции рассказал?
— Нет. Пока нет.
— А почему?
— Пока я не уверен, не хочу сбивать с толку следствие.
— Понятно, ведь возможно, это убийство.
— Согласись, больше похоже на несчастный случай.
— Да, но все равно. Дело серьезное.
— До того как я сообщу о словах Яна-малыша, я хочу провести собственное расследование.
— Боже, какая непостижимая тяга к истине, Варг! Это уже переходит всякие границы… Иди в полицию, слышишь? Расскажи им все — они для этого и существуют.
— Я подумаю над твоим предложением.
— Или я сама пойду.
— Дай мне хотя бы несколько часов, хорошо?
— Уговорил, невозможный ты человек.
Я поблагодарил, и мы закончили разговор на том, что я пообещал перезвонить ей попозже — она оставалась присматривать за Яном-малышом.
Я отправился короткой дорогой: срезал угол до Ветрлидсалльменнинген и двинулся мимо Флёйбанен. Погода изменилась: на улице было холодно, морозец так и пощипывал лицо. Облака туго обтянули небо над Бергенской долиной, плотные, как кожа на барабане.
В конторе я зашел к Эльзе Драгесунд. С тех пор как мы виделись в последний раз, ее повысили в должности, но дверь ее кабинета была всегда открыта. Увидев меня, она жестом пригласила войти.
Я сразу перешел к делу:
— Ты помнишь, как летом семидесятого мы с тобой были на выезде в Ротхаугском жилом комплексе? Мальчик там был заброшенный совсем? Мать совершенно пьяная? А потом еще мужчина туда вломился. Помнишь?
— Да, — кивнула она не совсем уверенно, — припоминаю… Много подобных случаев было.
— Парнишку отдали приемным родителям, а те его усыновили.
— Ну да… что-то такое…
— Его звали Ян-малыш. В свидетельстве о рождении — Ян Элвис.
— Точно-точно! — улыбнулась она. — Вспомнила.
— У тебя случайно нет документов о его усыновлении? Мне кажется, мы с ним снова встретились и, похоже, в гораздо более серьезной ситуации.
И я рассказал ей о том, что произошло, рассчитывая на ее опыт и помощь: двадцать лет в службе охраны детства научили ее сохранять хладнокровие в любых обстоятельствах.
— Так вот оно что. «Это мама сделала». Он именно так и выразился?
— Да.
— Переговори с Катриной. Она найдет для тебя документы, но… Скажи, а что ты, собственно, хочешь выяснить?
— Прежде всего, тот ли это мальчик. А во-вторых… — Я пожал плечами. — Вообще-то, конечно, это дело полиции.
— Вот именно. Думаю, что в любом случае нам не стоит вмешиваться в расследование.
— Ну да, — неуверенно согласился я, поблагодарил за помощь и отправился к Катрине Лейвестад, которая сидела тремя кабинетами дальше.
Катрина была светловолосой красоткой, которая к работе относилась пока еще с таким же энтузиазмом новичка, как и я в 1970 году. Она не знала слова «нет», по крайней мере в том, что касалось работы. Было бы неплохо, если бы и в личном общении она была так же безотказна, но в этом у меня пока не было случая убедиться.
Она быстро отыскала нужную папку в шкафу с архивными документами и положила ее передо мной на стол.
Что ж, никаких сюрпризов там не было. На мгновение сердце у меня в груди ухнуло вниз, как свинцовое грузило в мутной воде, — я был прав: это он.
Бумаги были составлены бюрократически сухим языком. Первое, что сразу бросилось в глаза, — это новое второе имя мальчика.
По документам выходило, что мальчик попал к приемным родителям в октябре 1970 года. В папке находились и два медицинских заключения. В первом, сделанном в августе 1970- го, говорилось, что ребенок был истощен и имел серьезные нарушения в эмоциональном развитии. Во второй бумаге, составленной в декабре 1973-го, отмечалось значительное улучшение физического состояния — нормализация веса, однако указывалось на многочисленные симптомы так называемых «адаптационных нарушений». Мальчик был беспокойным, гиперактивным, импульсивным и постоянно требовал к себе внимания.
Не надо было обладать мудростью царя Соломона, чтобы убедиться, что
