Уже с месяц назад я знал, что Чарлз подыскал себе работу в Лондоне, но когда он так, вскользь, упомянул о своем отъезде, я почувствовал себя очень одиноким и потерянным.
Вероятно, в душе мне хотелось, чтобы Чарлз никогда не покидал Дафтона. Тогда по крайней мере я мог бы быть уверен, что в моем родном городе мне будет с кем перекинуться словом. Единственное достоинство Дафтона заключалось в том, что он никогда не менялся. Чарлз для меня был неотъемлемой частью Дафтона. С его отъездом город, казалось, делал последний шаг к полному омертвению.
— Эх ты, косоглазая свинья, — сказал я. — На черта тебе уезжать из Дафтона? С кем же я буду отводить душу, когда приеду сюда погостить?
Чарлз извлек из кармана грязный носовой платок и сделал вид, что утирает слезы.
— Твой столь изящно выраженный призыв к моим дружеским чувствам невыразимо меня растрогал. Но я не могу остаться в Дафтоне даже ради того, чтобы доставить тебе удовольствие. Ты знаешь, когда я прихожу в этот кабак, мне не нужно ничего заказывать. Ониуже автоматически наливают пинту пива. А если я прихожу не один, то достаточно мне только кивнуть два раза — и они знают, что надо подать горькое пиво. Кроме того, я, кажется, слишком пристрастился к этому зелью… Так что Лондон — единственная возможноеть вырваться из этого вонючего города. — Чарлз поглядел на свою кружку с выражением комического вожделения на пухлом, странно ангелоподобном лице. — Дивный, дивный эль, — сказал он. — Твердыня индустриального Севера, оплот британской. конституции! Если бы в Дафтоне хотя бы на один день закрылись все кабаки, к десяти часам вечера в городе не осталось бы ни одного целого стекла и ни одной девственницы.
— И того и другого, сдается мне, здесь и сейчас не так уж много, — заметил я.
— Я делаю что могу, — сказал Чарлз. — Кстати, а как твои успехи по этой части?
— Недурны. Встречаюсь с Элис каждую неделю.
— Погода стала как будто холодна для таких встреч? — заметил Чарлз.
— Приятельница предоставила ей свою квартиру в Леддерсфорде.
— Будь поосторожнее, дружище.
— Элис не из тех женщин, которым непременно нужно тебя поработить. У нас совсем не такие отношения. — «А какие все же?» — подумал я. И припомнил, как одажды, полузакрыв глаза, укракой наблюдал за ней, когда она подняла мою рубашку, валявшуюся на полу возле кровати, и поцеловала ее, а заметив, что я все видел, покраснела и отвернулась. И, вспомнив это, я почувствовал что тоже краснею.
— У нас идеальные отношения, — сказал я твердо. — Элис восхитительна в постели и ничего от меня не требует.
— Еще потребует.
— Только не она.
— Ты веришь в это? Ну, значит, скоро я увижу твое имя в воскресных газетах.
— Вздор, — сказал я. — У нас самые простые, самые честные отношения, без всякого обмана. В конце концов, это даже необходимо для здоровья. И притом помогает мне сохранить себя чистым для Сьюзен.
— Ты что-то редко вспоминаешь о ней в последнее время. Лэмптоновское обаяние не сработало?
— Я уже раз пять-шесть встречался с ней по вечерам. Мы были в театре, в кино и в дансингах — по пять шиллингов за вход. Все самые приличные развлечения и стоят кучу денег: цветы, шоколад и тому подобное… А взамен пока что — ничего.
— Ах ты, скаредная свинья!
— При этом учти: она находит, что я изумителен. Как старший брат. А я продолжаю расточать ей комплименты и ухаживаю за ней весьма сдержанно и почтительно, и всякое такое. Впрочем, нельзя сказать, чтобы это совсем не возымело на нее действия. Думаю, что Уэйлс не особенно балует ее вниманием, самодовольный болван.
— Папочки все уладят сами, без него, — сказал Чарлз. — Не вижу, с какой стати ему себя утруждать. Я бы на его месте пальцем о палец не ударил. Откровенно говоря, тебе, помоему, абсолютно не на что рассчитывать. Разве что ты пошлешь к черту все приличия, — ты понимаешь, что я имею в виду?
— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Но это легче сказать, чем сделать. Ее не настолько тянет ко мне — в этом я никогда не ошибаюсь.
— Может, ты чересчур стараешься? Не лучше ли оставить ее в покое на месяц-другой?
Не ссорься с ней, не пытайся выяснять, как она к тебе относится. Просто перестань с ней встречаться. Если только ты хоть немножко ей нравишься, она сразу почувствует себя задетой. И, возможно, начнет раздумывать, что могло тебя оттолкнуть от нее. Учти, ведь у этой бедняжки уже появилась привычка встречаться с тобой. Но только, — Чарлз погрозил мне пальцем, — никому ни слова. Если встретишься с ней случайно где-нибудь, держи себя так, словно ничего не произошло. — Его лицо над белым крахмальным воротничком рубашки казалось неестественно красным, а бледно-голубые глаза смотрели напряженно, как у шахматиста, разыгрывающего сложную партию. — Это может оказаться очень интересным. Представьте обстоятельный доклад, сержант, если останетесь в живых.
— А если ей ровным счетом наплевать, встречаемся мы или нет? — сказал я. — Она, возможно, даже не заметит моего исчезновения.
— В этом случае ты ничего не теряешь. Но зато и самолюбие твое не пострадает.
— Мне страшно ее лишиться. Я влюблен в нее, — сказал я.
Чарлз презрительно фыркнул.
— Влюблен в нее! Чушь! Ты не прочь заполучить ее, а заодно и кругленький капиталец ее папаши. Я тебя, мерзавец, насквозь вижу. Делай то, что велит тебе дядюшка Чарлз, и все пойдет как ио маслу.
— Может, я и попробую, — сказал я. — Еще пива?
— Постой, — прошептал Чарлз, увидав молодого человека в модном пальто, который только что вошел в зал. — Сверкающий Зомби хочет быть демократичным. Мы ведь, как-никак, учились вместе в одной школе.
Он приветственно помахал рукой.
— Идите сюда, Сирил, — крикнул он и подмигнул мне. — Черт побери, какая приятная встреча, дружище! Что вы будете пить? — Я улыбнулся, заметив, что Чарлз сразу пустил в ход свой «офицерский говорок». Чарлз научился этому искусству во время войны. Он овладел им в десять дней, после того как один младший лейтенант, говоривший на языке лондонских рабочих окраин, покончил с собой, не вынеся постоянных насмешек надутых снобов. У Чарлза этот говорок получался очень неплохо.
Сверкающий Зомби — простая душа (его отец до войны был городским мусорщиком), — как всегда в таких случаях, был несколько подавлен и польщен. — Позвольте мне угостить вас, Чарли, — сказал он поспешно. — Чего-нибудь покрепче?
Я возвратился к тете Эмили слегка навеселе.
— Ну что, дружок, — сказала она при моем появлении. — Повидался с Чарлзом?
— Да, вспоминали былое, — сказал я, — и решили вместе провести вечер. Я поужинаю у него.
— И куда же вы потом отправитесь?
— Мы еще толком не решили.
— Куда-нибудь поближе к бутылке, насколько я знаю Чарли.
Тетя Эмили сидела у камина, скрестив руки на груди. В гостиной было совсем темно.
В камине неярко, спокойно горели дрова, и мягкие блики ложились на мебель, тщательно оберегаемую от царапин. В комнате все еще пахло сигарами, вином и шоколадом. Тетя Эмили показалась мне в эту минуту особенно похожей на мою мать: то же выражение сдержанной энергии, то же неуловимое изяшество в чертах худощавого лица. Под влиянием пива, виски и меланхоличной атмосферы гостиной у меня на глаза навернулись слезы.
— Что случилось, дружок?
— Вы напомнили мне маму.
Тетя Эмили вздохнула.
— А мне она все вспоминается молоденькой девушкой. После смерти твоего деда она заправляла всем домом. Да, она умела поставить на своем, ничего не скажешь.
Когда твоего дедушку убило на заводе, бабушка совсем пала духом. Это было еще в ту, первую войну, и хозяева фабрики ковали денежки как в кузнице, и все же бабушке они не выплатили пособия, ни единого
