спать с тобой — помнишь, как ты говорила?
— Эта жизнь сжигает меня. — Она придвинулась ко мне и крепко прижала мою руку к своему животу. — Я пуста. Я лежу ночью без сна и терзаюсь от этой пустоты. Я встаю утром и чувствую, что я совсем одна; хожу по Уорли и чувствую, что я одна; разговариваю с людьми и чувствую, что я одна; смотрю на лицо Джорджа, когда он дома, и вижу лицо мертвеца: когда он улыбается, или смеется, или хмурится, мне кажется, будто его дергают за разные веревочки или включается разное освещение… — Она горько рассмеялась и, стиснув мою руку, так глубоко вонзила в нее ногти, что показалась кровь. Разжав пальцы, она растерянно посмотрела на меня. — Что это со мной, истерика?
Я легонько встряхнул ее за плечи.
— Найди мои носки и поставь чай. Я люблю тебя.
— Да. Да, конечно. — Она разыскала носки под туалетным столиком и принесла их мне. — Я слезами омыла твои ноги, — сказала она и легонько коснулась их волосами. — Я слезами омыла твои ноги и вытерла их моими волосами.
Она надела мне носки и зашнуровала ботинки. Затем направилась в кухню. У двери она остановилась, словно ее ударили или на нее вдруг обрушился ураган, и пригиулась, пытаясь устоять. Затем она медленно поднесла руку к животу.
— Дай мне сумочку, Джо. Я подбежал к ней.
— Что с тобой, любимая?
— Ничего. — Лицо ее было перекошено от страха, словно ветер неумолимо сносил ее к краю пропасти. Она проглотила две таблетки, которые вынула из сумочки, и я почувствовал, как тело ее понемногу расслабло.
— Не тревожься, Джо. Это чисто женская болезнь. От этого не умирают.
— Но ты только что…
— Болезни бывают разные, милый. А теперь я пойду готовить чай. — Она поцеловала меня в лоб. — Я так люблю тебя, Джо.
Я сидел на розовом с огненными языками покрывале, смотрел на бесчисленные фотографии, стеклянные безделушки, флаконы, коробочки, глиняные вазочки с цветами, на разбросанные повсюду номера «Сцены» и «Театрального искусства» и вдруг перестал ощущать себя и понял, каково было Элис, — слсвно у меня самого появилась эта боль в животе, словно усилием воли мы поменялись с ней телами.
Поужинав, я, как всегда, ушел первым. Шагая по тускло освещенному коридору, где царила тишина, столь же мало похожая на настоящую, как вызванное наркотиком забытье непохоже на обычный сон, я вдруг подумал: «Нам незачем расставаться».
Спускаясь по винтовой лестнице, я все еще слышал ее слова: «Я хочу ухаживать за тобой, рожать тебе детей». Это было возможно, это было осуществимо, я буду с ней все время, и наш союз станет таким же прочным и здоровым, как союз моих отца и матери. Мы можем пожениться — и наш брак не будет просто официально оформленным сожительством; я уже достаточно зрелый человек, чтобы перестать гоняться за призраками, я сумею насладиться Нынешним днем в его истинном свете, не испорченном радужными переливами глупой мечты.
Едва я вышел на улицу, как кто-то коснулся моего плеча. Я обернулся. Это была Ева Стор.
— У вас виноватый вид, — сказала она. — Что это вы делаете так далеко от дома?
— А что вы здесь делаете, радость моя?
Ее миниатюрное пухленькое тело почти касалось меня. Какие у нее круглые черные глаза, подумал я, совсем как у птицы. Но птицы ведь не только поют и порхают в небе, — они еще камнем падают с высоты тысяч футов на свою жертву и выклевывают глаза у мертвецов, а иногда и у живых, если хватит смелости.
— Я была здесь с дружеским и совершенно невинным визитом, — сказала она.
— У подруги, конечно?
— Мы вместе учились в школе.
— Прекрасно. Я вам верю. — Я взял ее под руку. — Поедем на автобусе? — Мне хотелось поскорее увести ее отсюда: «фиат» стоял совсем рядом.
— У меня нет другого выбора. Боб в этом месяце не сумел достать бензина сколько надо.
— Ничего, вам только полезно пообщаться с простыми людьми.
Она высвободила свою руку.
— Не так держите. — И сама взяла меня под руку. — Я, конечно, не такая нежная, как Сьюзен, но на сегодня вам уж придется довольствоваться мной, хорошо? Будем надеяться, что нас никто не видит. Вы и представить себе не можете, сколько жителей Уорли приезжает в Леддерсфорд.
Но я уже успел вооружиться против нее. Шагая рядом с ней по улице, я сказал тоном, ядовитым до неприличия:
— Ваше целомудрие слишком хорошо известно, дорогая.
Она не выдернула из-под моего локтя своей руки.
— Вы, кажется, иронизируете.
— Что вы! Я слишком уважаю вас, миссис Стор.
Она пропустила мимо ушей мои слова.
— Вы еще не сказали мне, у кого вы были в гостях.
— У старого друга.
— У мужчины или у женщины?
— Вы хотите знать слишком много.
Что я мог еще ей сказать? Мне пришло было в голову изобрести какого-нибудь приятеля военных лет, но лгать всегда опасно. А назвать Элспет я не посмел.
— Взгляните, — сказал я, указывая на запад. Солнце садилось, словно тонущий крейсер, и багряный отсвет его постепенно погружался в черное море Леддерсфорда.
В огромном массиве домов вспыхнули желтые огоньки, и мне казалось, что я слышу, как позвякивают кольца задергиваемых портьер. — Красивый закат всегда чертовски на меня действует, — сказал я.
— В самом деле? — Ева на секунду положила голову мне на плечо и добавила: — Если ваш друг — мужчина, скажите ему, чтобы он не употреблял лавандовой воды.
23
Вот почему через три дня я сидел, тупо глядя на письмо от Сьюзен.
«Я не хочу больше Вас видеть. Я не желала слушать, когда мне говорили про Вас и про нее, но теперь я знаю, что все время, пока мы встречались, Вы ходили на свидания к ней. Я уезжаю за границу, а потому нет смысла писать мне или звонить по телефону. Вы очень плохо со мной поступили, и больнее всего то, что все время лгали мне. Очевидно, Вы думали, что я слишком молода и глупа и Вы не будете со мной счастливы. Возможно, это так и было, но теперь я стала взрослой. Я надеюсь, что Вы будете счастливы и добьетесь всего, к чему стремились. Я не сержусь на Вас, — мне только грустно и больно, словно умер человек, которого я любила».
Письмо было написано, во всяком случае, изящно, — это первое письмо, которое я получил от нее и вообще от женщины. В какой-то мере я был даже рад. Теперь по крайней мере мне не придется тратить даже этот символический шиллинг, — весь мой физический и эмоциональный капитал я смогу отдать Элис. Мой роман со Сьюзен закончился весьма удачно, и мне льстило, что она грустит из-за меня. «Словно умер человек, которого я любила», — я решил запомнить эту фразу. Она означала, что Сьюзен любила меня, что теперь все кончено, что ей очень тяжело, — и при этом никаких унизительных для ее достоинства оскорблений или угрозы покончить с собой.
