Он сказал, что одного моего бытия достаточно, мне нет необходимости что-нибудь делать, чтобы иметь ценность, он любит меня и принимает меня со всеми моими ограничениями.
'Чтобы обладать моей любовью, вам совсем не надо заслуживать ее; вашего бытия достаточно.
Не предполагается, что вы что-то делаете, вам не нужно становиться стоящим ее; это все чепуха.
Из-за подобных вещей людей эксплуатировали, лишали доверия и разрушали'.
'Вы уже то, чем вы можете быть; большее не нужно.
Так что вам нужно просто расслабиться и принять меня.
Не думайте в терминах `заслужить`, иначе вы останетесь в напряжении.
Это то, что является вашей проблемой, вашим беспокойством, постоянно - вас слишком мало, вы не делаете это, вы не делаете то, у вас недостаточно доверия.
Вы создаете тысячу и одну причину для беспокойства'.
'Я принимаю все ваши ограничения, и я люблю вас со всеми вашими ограничениями.
Я не хочу создавать никакого чувства вины ни в ком.
Иначе все это трюки.
Вы не доверяете мне, и вы чувствуете вину; тогда я начинаю доминировать.
Вы не стоите любви, вы не делаете того, вы не делаете этого - и я прерву снабжение вас моей любовью.
Тогда любовь превращается в сделку.
Нет, я люблю вас, потому что я есть любовь'.
Я поняла, что это было одним из фундаментальных камней моей обусловленности, потому что это 'я не стою', продолжало обнаруживаться многие годы.
Так что много раз Ошо говорил мне просто быть, что я достаточна сама в себе.
А потом он засмеялся и сказал мне просто расслабиться и наслаждаться, и если я не доверяю, все хорошо.
Ему нужны несколько санньясинов, которые не доверяют ему, - это вносит разнообразие!
У него всегда был способ растворять проблемы, как у волшебника, и я оставалась стоящей в здесь и сейчас, где не было проблем, и задавала себе вопрос, что будет следующим для моего ума.
Я подозреваю, что иногда я создавала проблемы просто, чтобы прийти на даршан.
Приехал Лоуренс.
Я не видела его почти два года, и было впечатление, как будто перерыва совсем не было.
Мы были связаны, как будто только вчера он посадил меня на самолет в Индию.
Я думаю, что он приехал, чтобы проверить ситуацию и подтвердить, что у меня все хорошо и я не жертва религиозного культа, так как он, должно быть, читал к тому времени все негативные статьи об Ошо.
Журналисты, которые были в Пуне или даже те, которые не были, писали о насилии во время групповой терапии и о сексуальных оргиях, чего я за все эти годы так, к сожалению, никогда и не испытала!
Лоуренс прожил несколько дней и пришел на даршан, чтобы увидеть Ошо.
Не зная правил, Лоуренс остался позади, когда мы все заполнили аудиторию.
Те, которые пришли первыми, занимали места в передних рядах, и вы понимаете, как мы не старались сдерживать себя и идти медитативно, ноги двигались все быстрее и быстрее, и, когда мы поворачивали в последний раз, мы бежали, сбрасывая нашу обувь во всех направлениях, и потом скользили несколько последних ярдов по мраморному полу.
Ошо входил после того, как мы садились.
Из-за моего неизящного входа Лоуренс и я оказались разделенными.
Он был сзади, а я была впереди.
Произнесли его имя, он должен был подойти и разговаривать с Ошо.
Никто не знал, что мы вместе, и все же, когда назвали его имя, Ошо повернулся на своем кресле и пристально посмотрел на меня, как будто с моего места вспышка на фотоаппарате вспыхнула и жужжала.
Странно, я никогда не понимала, как это я излучаю такое сильное сообщение, не зная об этом.
Ошо подарил Лоуренсу подарок и сказал, чтобы он возвращался и сделал фильм об ашраме.
Прошел год, и я вычеркивала очередной месяц, как новое маленькое чудо, что я все еще здесь.
После того, как я провела большую часть года, сидя у реки и стараясь научиться играть на бамбуковой флейте, я решила, что работа в ашраме сделает меня более чувствительной, более доступной для 'работы', которую он должен делать со мной.
Я много раз приходила в офис по поводу работы, но мне говорили, что работников достаточно и, если я не могу делать что-то в офисе (например, 'сегодня из Англии прибывает бухгалтер' - это была Савита, с которой я поменялась одеждой несколько лет назад), для меня нет места.
Я не собиралась никому говорить, что я работала секретарем в течение десяти лет, работала у священников, психиатров, в газетах, в госпиталях, у хирурга-ветеринара и в казино.
Жизнь в офисе не привлекала меня, и я работала в саду, проводя большую часть дня, поливая растения из шланга и делая радугу.
Работа в саду рассматривалась как роскошь, а не как работа.
В конце концов, я попала на правильную работу - я печатала книжные обложки.
Я восприняла эту работу тоже на некоторое время серьезно, думая, что я могу стать начальником этого подразделения; но однажды, когда я путешествовала через город, чтобы отдать пленку на проявку, я увидела мертвого человека, лежащего на земле, и сказала себе:
'Что это! Я не приехала к Мастеру, чтобы стать лучшим печатником в мире'.
В первый день, когда я начала работать в ашраме, Шила, которая тогда была одной из секретарш Лакшми, и которая тоже только начала работать, подошла ко мне и спросила, не могла бы я каждый день приходить в офис и информировать ее, сколько часов работали те, с кем я работала и сколько биди (индийские сигареты) перекуров у них было.
Я сказала, что я видимо не смогу это делать, так как они мои друзья.
Она ответила, что я должна, потому что это для их духовного роста.
'Как они могут расти, если они ленивы, и как они могут осознать свою ленивость, если им на нее никто не указывает?' - спорила она.
Тогда я могла только согласиться, но я никогда не приходила в офис, и когда она пришла ко мне и спросила, как работают мои товарищи, я сказала вопиющую ложь и наслаждалась этим.
'Биди перекуры?
Нет, никогда.
Да, каждый день они приходят вовремя и усердно работают весь день'.
Если взглянуть на это время, то странно, что Шила с самого начала стала вербовать себе доверенных шпионов.
Это показывает, что у нее были огромные амбиции и жажда власти, которая позже проявится в полной мере.
К этому времени я жила одна.
Еще раз я покончила с мужчинами, так как только что я любила сразу двоих и это довело меня до ручки.
Пик наступил в тот день, когда один разрывал мою одежду, а когда я вернулась домой, Прабудда выбрасывал мебель из окна на улицу.
Я решила жить одна и переехала в дом у реки.
Ночью я просто сидела и слушала звуки цикад и лягушек, тиканье часов и далекий лай собаки.
Я любила темноту.
Однако случалось так, что когда я была с некоторыми людьми, они подавляли меня и фактически овладевали мной.
Я ходила как этот человек, мое лицо принимало такое же выражение и я чувствовала, что у меня не хватает воли, чтобы остановить это.
