В дни даршанов я обычно целый день принимала душ, до того, как чувствовала себя готовой.
Я почти смывала свою кожу.
Первое, что я сделала для Ошо, это подала ему чашку чая.
Чашку холодного чая! Я сделала чай и принесла ему в комнату, до того как Ошо был готов.
Он был все еще в ванной, принимая душ.
Я села на холодный мраморный пол, уставившись на поднос с чаем и думая, что делать.
Если я выйду из комнаты, чтобы сделать другую чашку чая, он может в это время выйти из ванны и подумать, где же его чай; так что я ждала и ждала.
В комнате Ошо было очень холодно.
В последние годы Ошо любил температуру двенадцать градусов Цельсия.
Куда бы Ошо ни переезжал, я чувствовала слабое благоухание камфоры или ментола.
Этот аромат был в комнате и в тот день.
Ошо был неожиданно здесь, проходя через комнату к своему креслу.
Он негромко засмеялся и поздоровался.
В этот момент я совершенно забыла ситуацию с чаем и подала ему чашку.
Он выпил его, как будто это был самый лучший чай, который он когда-либо пил и ничего не сказал, и только много позже он заметил, что я могла бы наливать чай после того, как он выйдет из ванной, а не до того.
Я была поражена его скромностью. Он легко мог сказать: 'Эй! Холодный чай. Сделай мне другой'.
Любой бы сделал так. Но он сделал все так, что я даже не почувствовала смущения.
На самом деле, я поняла, что случилось, только позднее.
'Возлюбленный Мастер, как человек дзен пьет чай?'
Ошо:
'Для человека дзен, все является священным, даже выпить чашку чая.
Что бы он ни делал, он делает это так, как будто находится в святом месте'.
Ошо получал сутру или вопросы для дискурса около 7.45 утра.
Он начинал дискурс в 8 часов утра.
Я читала ему вопросы, он выбирал некоторые и подбирал несколько шуток, которые подходили к ним.
Чтение вопросов или сутр иногда так меня трогало, что я начинала плакать.
Я вспоминаю один раз, когда слезы текли потоком по моему лицу, и я не могла говорить.
Я сидела у его ног и смотрела на него, а он ждал, пока я продолжу.
Он специально повернул голову от меня и, не видя его глаз, я смогла собраться.
Я училась, что я не тело, не ум, но 'не мои эмоции', это было более трудно.
Когда приходили слезы, я чувствовала, как они катятся по моему лицу и иногда я чувствовала себя отделенной, но была бессильна, что-либо сделать.
Для меня это всегда было трудным испытанием быть в такой ситуации без вмешательства моих эмоций.
Он сказал однажды обо мне, что я совершенный тип плачущей.
Было несколько случаев, когда Маниша, которая читала сутры и вопросы на дискурсах, заболевала, а потом Вимал, который ее заменял, тоже заболевал.
Несмотря на трудности, кто же будет читать (Ошо всегда предпочитал, чтобы читал английский голос) Ошо говорил: 'Не Четана и не Вивек - они всегда плачут'.
Зная, как близки были Ошо и Вивек в течение многих лет, мне было забавно видеть, что ее отъезд совсем не изменил его.
Он продолжал жить, как будто ничего не случилось.
Я никогда не видела человеческое существо, которое бы совершенно не изменялось новыми ситуациями вокруг него.
У него были вибрации и живость, которые никогда не менялись.
Не было настроений, просто постоянная река бытия.
Я видела, как это случалось со многими, многими людьми, так что это не только мое впечатление, что когда вы делаете что-то перед Ошо, самосознание человека становится таким огромным, что трудно даже просто ходить.
Он настолько спокоен, полон грации, настолько присутствует, что он действует как зеркало.
Просто открыть дверь - неожиданно я сталкивалась со многими трудностями: выбрать правильное время, чтобы не ударить его дверью в лицо, какой рукой, правой или левой, кланяться ли ему, когда он подойдет к двери.
В то же время это не вызывало напряжения, потому что Ошо был так расслаблен, что это просто давало вам хорошую возможность взглянуть на себя, когда вы делали что-то сознательно в первый раз.
Когда я начала совершать каждое действие сознательно, я чувствовала себя немного неуклюже.
Привычка делать вещи механически производит гораздо более гладкие действия.
Когда я передавала Ошо стакан воды, и при этом присутствовало сознание, это было несравненным подарком, быть близко к нему.
Может быть, это не кажется чем-то большим, но начать жить сознательно, для меня это самый ценный дар, который я когда-либо получала.
В тот день, когда Вивек позвонила и сказала, что она возвращается, Лакшми, взволнованная, примчалась в столовую, где Ошо в этот момент обедал, и сказала, что Вивек едет назад.
Ошо в это время разговаривал со мной; он повернулся, поблагодарил Лакшми за сообщение и потом продолжал то, что он говорил мне, не пропустив ни кусочка.
Я была ошеломлена - ни следа эмоции, ни искры в его глазах.
Он был живым примером того, о чем он нам говорил - любить без приклеивания и жить в моменте.
Насколько много Мастер видит, когда он смотрит на нас?
Проверяет ли он нашу ауру?
Читает ли он наши мысли?
Я думаю, нет.
Но, конечно, он видит вещи, которые я не могу видеть.
Однажды утром я сопровождала Ошо на дискурс.
Я зашла за ним в его комнату в 8 часов, шла за ним по коридору Аудитории Чжуан-Цзы, потом я села там и слушала, как он говорил в течение часа.
Я чувствовала, что медитация была особенно сильной для меня в то утро.
Час прошел как две минуты и я чувствовала, что случилось что-то большее, чем обычно.
Я шла назад по коридору прямо перед ним.
Когда я открывала дверь, и он проходил мимо, чтобы войти в свою комнату, он спросил:
'Где ты была, Четана?'
Я подумала про себя: 'О! Он забыл, что я сопровождала его на дискурс.
Он, должно быть, выпал из пространства'.
Я ответила: 'Я была на дискурсе'.
Он как раз проходил мимо меня в этот момент и негромко рассмеялся.
Когда он засмеялся, и я засмеялась.
Я вспомнила, где я была.
Во время дискурсов, Ошо был магнетически притягателен и излучал харизму.
Его глаза горели как огонь, его движения напоминали грациозностью дикую кошку.
В те годы в Пуне его дни были заполнены: он читал сотню книг в неделю, работал со своей секретаршей Лакшми и кроме дискурса в 8 часов утра, был всегда даршан в 7 часов вечера.
Он никогда не болел, и в эти годы он говорил об Иисусе, суфизме, дзене, Лао-цзы, Чжуан-Цзы, даосизме, йоге, индуистских мистиках, хасидизме и Будде.
