ополченцев и чудовищная казнь жены-изменницы лишь подтверждали эту версию – ну какой князь будет терпеть подобное бесчестие!
Больше всего таким оборотом был поражен все еще обиженный на воеводу Фемел:
– Не понимаю, кто больший сумасшедший: они или ты?
– Я читал, ромеи своим солдатским императорам прощали еще и не такое, – подначивал его воевода.
– Где император, а где ты? – сердился купеческий учитель.
– Поезжай лучше за княжеской короной, – то ли в шутку, то ли всерьез предлагал Дарник. – Учти, мне чужая не нужна, только своя, новая. И ритуал чтобы позабористей был. Можешь всем сказать, что на самом деле я незаконный сын одного из смещенных ромейских императоров.
От крайнего возмущения Фемела едва не хватил удар, но он сдержал себя, помня, что Дарник успеет выхватить нож быстрей, чем он – выскочить из горницы.
Так они развлекали друг друга, пока из Липова не прибыла целая делегация из старейшин и сотских звать Дарника на княжеский престол. Рыбья Кровь, к удивлению ромея, принял делегацию с подобающим случаю уважением и достоинством, потому что знал то, чего не ведал Фемел, – всего каких-то сто лет назад выбирать князей из лучших воинов в словенской земле было вполне обычным явлением. Другое дело, что почти все они так и оставались выборными князьями на короткое время – превратности военных дорог рано или поздно приводили их к полному краху. Но чего Дарник не научился бояться, так это краха.
– Вы не возражаете, если церемонией будет руководить тот, кто больше всех искушен в них? – Рыбья Кровь выразительно указал переговорщикам на ромея.
Никто не возражал. Недавние соратники смотрели на своего командира с пытливой настороженностью: каково теперь будет им? Дарник их не успокаивал – ему и самому это было неизвестно.
Насчет искушенности Фемела в любых торжествах Маланкин сын оказался прав – ритуал княжеской коронации на войсковом дворище Липова был проведен как надо, особенно учитывая, что никто из присутствующих его прежде не видел. Окуривание благовониями, окропление вином и водой, осыпание зерном и дирхемами, возложение на голову наспех изготовленной короны из серебра – все прошло без сучка, без задоринки. Некоторая сбивка произошла только при произнесении клятв: лучших людей князю и князя – войску и городу Липову. Сотские и вожаки с непривычки запинались, а слова Дарника не всем были слышны.
– Ты даже не представляешь, во что ты ввязался, – прошептал Фемел Дарнику на ухо.
– Ты, я думаю, тоже, – отвечал ему шестнадцатилетний князь.
Даже самый простодушный липовец понимал, что теперь в их городе наступает нечто совершенно новое и ни на что не похожее.
Часть четвертая
1
– Не могу понять, почему тебя, чужака, они так хотят себе в князья? – допытывался Фемел перед самой коронацией. – Одно дело – военные победы, но ведь ты теперь еще и княжеский суд над ними вершить должен. Уже показал, как будешь судить. Я понимаю, казнил полюбовника своей жены, так еще и его напарника, который ни в чем не виноват. И они такое чудовище себе в князья…
– Я дал всем четверым достаточно времени, чтобы убежать. Все липовцы тоже говорили им: уезжайте. А они не уехали. Это уже не бесчестие, а бесчестие и насмешка. Я сделал все правильно.
– Но они рассчитывали на твое снисхождение.
– Ты разве не был на похоронах? Даже родня только оплакивала их, и никто не произнес ни одного проклятия в мою сторону.
– И что это значит? – Фемел не скрывал своего полного недоумения.
– А то, что я свой княжеский суд буду вершить, несмотря ни на какую кровную или дружескую связь. Пять преступников все лето сидели в их погребах, потому что их сразу в гневе не убили, а в спокойном состоянии никого убивать не осмеливаются. Наказывать без гнева и независимо от родни может только чужой приглашенный судья или князь. А разве у вас в Романии не то же самое?
– У нас в Романии это освящено тысячелетним обычаем, – оскорбленно поправил Дарника бывший купеческий наставник.
– А у нас в Липове это будет освящено моими капризами, – в тон ему отвечал Дарник.
Он действительно нисколько не боялся новых для себя обязанностей, самонадеянно полагая, что князь – это всего лишь главный воевода, и ничего больше. Ну, придется вершить суд над простыми липовцами и пришлым людом, ну, вовлекут в хозяйственные дела, ну, будет на равных разговаривать с другими князьями и принимать их посланников.
Фемел, однако, решил как следует просветить своего «господина».
– Учти, теперь за каждым твоим шагом следят не только липовцы и арсы, но и в каждом княжеском городе с нетерпением захотят знать, что там новый князь начудил, – уже на следующее утро после коронации вещал он Дарнику. – Поэтому ты не в два раза должен быть лучше соседнего князя, а в десять раз. Пора добывать славу не только кровожадностью, а чем-то еще.
– И чем же? – спросил, лениво потягиваясь, Маланкин сын.
– Своими речами и мыслями.
Дарника разбирал смех:
– Кому нужны чужие речи и мысли?
– А ты скажи: придите ко мне, и я дам вам то, чего вы хотите, – выразительно, как заклинание, произнес Фемел.
– Ну и сказал. – Рыбья Кровь, кривляясь, повторил слова ромея. – И что?
– Разве не чувствуешь, как сразу в тебе что-то изменилось?
Чувствовать, может, Дарник и чувствовал, но вот внушения извне посторонних чувств допустить не мог.
– Иди, своей наложнице это говори, а не мне, – резко оборвал он.
За окном воеводского, теперь уже княжеского дома его ждало разделенное на три враждебных друг другу отряда войско, с которым требовалось разобраться в первую очередь. Наибольшее беспокойство вызывал булгарский отряд. Восемьдесят казгарских булгар взяли под свое крыло сто семьдесят пленных булгар-завиловцев и с каждым днем все отчетливее понимали свою грозную силу, еще не раздавая пленным соплеменникам оружие, но уже совсем не слушаясь вожаков-липовцев.
Дарник отправился в их стан в сопровождении всего двух оруженосцев, дабы подчеркнуть, что считает казгарцев по-прежнему своими преданными воинами. Во время переговоров потребовал, чтобы представители завиловцев были удалены из главного шатра.
– Ну и загнали же вы себя в ловушку, – посмеиваясь, заявил он вожакам казгарцев. – В Липове вам оставаться нельзя, домой отправляться тоже, начнете драться, здесь все и поляжете, живым ни один не останется.
– Что же делать? – угрюмо спросил выборный булгарский сотский.
– До весны спрятаться где-нибудь, а потом снова войти в общее войско.
– А где спрятаться?
– Спустимся вниз по Липе, там есть брошенное городище. Кто не захочет там оставаться, легко на плотах доплывет до хазарского Калача, а оттуда на Итиль. Булгарские купцы, я думаю, не откажутся взять себе дополнительную охрану. И к зиме можно успеть оказаться у себя в Булгарии.
Предложение было со всех сторон выгодным, и казгарские вожаки тут же согласились. Сотский, выказывая полную беспомощность, попросил у князя совета:
– А как быть с завиловцами? Оружие давать им или нет?
– Я бы давал только топоры, пилы и лопаты. Но это вам решать.
Через два дня булгарский отряд в сопровождении малой княжеской дружины двинулся вдоль правого берега Липы на юг. Боевые повозки везли сено и зимние припасы. Некогда проходившая здесь дорога почти полностью заросла, и ее приходилось прокладывать заново, восемьдесят верст преодолевали целую неделю. Наконец показалась и цель похода: городище с полусотней ветхих домов у впадении в Липу Толочи.
– И что мы тут делать будем? – зароптали булгарские вожаки.
