– Ждать, когда я вам хорошее зимовье построю, – весело произнес князь.
Сойдя с коня, он взял у Селезня топор и принялся срубать гниль с поваленного столба ограды, словно и в самом деле намерен был приготовить ночлег для двух с половиной сотен бездельников. Сначала арсы- телохранители, а потом и большинство булгар присоединились к нему.
– Как называется это городище? – спросил у Дарника сотский булгар.
– Теперь оно называется Малый Булгар, – отвечал ему Рыбья Кровь.
– У нас с собой нет даже зимней одежды.
– Одежду и сколько надо хлеба вам привезут. Ваше дело – хорошо здесь построиться и не обижать местных жителей. Если узнаю, что начнете разбойничать, приеду с камнеметами, и будете зимовать под открытым небом.
Убедившись, что должный порядок во всех работах заведен, Дарник с арсами отправился восвояси. На середине обратного пути они обнаружили на берегу Липы возвышенность с обрывистыми краями, с трех сторон омываемую водой и покрытую отборным дубовым лесом.
– Здесь будет городище Князево, – определил Дарник, и вся его малая дружина целый день валила дубы для будущего частокола.
С отрядом короякцев, обосновавшимся на липовском Островце, Рыбья Кровь справился еще легче, чем с булгарами. Несмотря на разрешение отправляться до весны в Корояк, никто из ополченцев не спешил трогаться с места. Вернув с перепугу, как и остальные воины, большую часть дирхемов и украшений, награбленных на пустыре, короякцы уже жалели об этом и не прочь были из ополченцев перейти в разряд гридей с постоянным помесячным жалованьем. Дарник не возражал. Собрав вожаков и сотских, он сказал, чтобы они готовили бойцов к большому зимнему походу.
– Будем прокладывать пеший путь на север, но так как это поход не военный, то жалованье гридям будет выплачиваться в три раза меньшее.
Желающих оставаться в Липове сразу сильно поубавилось, и неделю спустя вместе со снаряженным Фемелом торговым караваном полторы сотни короякцев двинулись на запад. Город вздохнул с облегчением – двести воинов, оставшихся в нем, были вполне посильной ношей, особенно если могли за все платить звонкими монетами.
Теперь и князю можно было спокойно оглядеться и определить, за что браться дальше. После расплаты со всеми казгарцами, короякцами и оставшимся войском в княжеской казне осталась едва ли пятая часть привезенных богатств. На них немедленно наложил свою слабосильную, но весьма цепкую руку ромей. Сам себя назначив дворским тиуном молодого князя, он свои обязанности представлял весьма широко.
– Пора уже не тратить, а зарабатывать дирхемы, – запальчиво сказал он молодому князю.
– Это каким же образом? – снисходительно полюбопытствовал Рыбья Кровь.
– А таким.
И Фемел развернул перед ним целый список необходимых мер.
Спешно собранный караван с тканями, кожами и медной посудой был только первой ласточкой. За ним последовало учреждение княжеских торговых лавок, мастерских с рабами, княжеских амбаров, столовен и даже долговых домов. Против последних Дарник возражал особенно сильно:
– Нигде в Русской Земле такого нет, чтобы князь ростовщиком заделался. Они самое проклятое племя, они из ничего себе богатство делают. И ты хочешь этим ославить меня на весь свет?!
– Наоборот, своим низким долговым ростом ты спасешь тех, кто вынужден будет брать монеты под большой рост у пришлых ростовщиков. Ну невозможно делать большое дело без денег. И они непрерывно должны переходить из рук в руки, только тогда от них будет какой-то прок.
Как ни любил Дарник математику, все же он не смог понять до конца смысл быстрого перехода монет от одного человека к другому. Спросил Быстряна и старосту Охлопа, те только плечами пожимали: делай, как считаешь нужным. Согласился с дворским тиуном, лишь когда на липовском торжище до полусмерти избили заезжего остёрского менялу. С торговыми лавками тоже долго не мог взять в толк, что там к чему. Фемел выставлял в них те же ткани, кожи, женские украшения и всевозможные домашние вещицы, что были и на торжище, но только в полтора раза дороже.
– На торжище они не всякий день бывают, а у нас всегда под рукой, – объяснял тиун. – Смотришь, когда и купят. И купцам на заметку, привезти то же самое и продать чуть дешевле.
Большой неожиданностью для Дарника стало то, что после коронации число дворовых людей вокруг него резко увеличилось. Фемел чуть ли не ежедневно набирал все новых и новых челядинцев и всем им находил занятие. Специальный человек следил за порядком в княжеском доме, чтобы слуги, делая свое дело, не мельтешили перед глазами Дарника. Другой – за порядком в столовне, рассаживая всех по их достоинству и указывая, в какой очередности обносить блюдами гостей. Третий на конюшне присматривал за шестью княжескими лошадьми, которых попеременно седлали и расседлывали, кормили и выпускали в загон порезвиться. Четвертый состоял при княжеской одежде и доспехах – следил за их чистотой и боеготовностью. Пятый записывал каждое княжеское распоряжение, просто для того, чтобы оно было на всякий случай записано. Шестой объезжал ближние и дальние дворища, всюду готовя специальную княжескую горницу. Седьмой ведал развлечениями, мог всегда вызвать акробатов, фокусников, певцов и музыкантов.
Столь же уверенно Фемел принялся распоряжаться и распорядком дня самого князя, говоря, что самые подневольные на свете люди – это ромейские императоры – не могут ни на вершок отступить от своих же собственных правил.
– Своих правил, а не твоих, – заметил ему с неудовольствием Дарник.
– За моими плечами тысячелетняя империя, а за твоими – бежецкое селище, поэтому позволь этими дворцовыми глупостями заниматься мне, – ничуть не смутился самозваный тиун.
Привезенные из Казгара суточные водяные часы непреложно отсчитывали время, когда надо трапезничать, принимать сотских и гостей, выезжать для досмотра укреплений и войск, вершить княжий суд и даже встречаться с наложницами. Последнее вызвало особое удивление Дарника: разве князь еще и это должен?
– А как еще твои подданные узнают, что ты здоров, бодр и ничем не омрачен? – убеждал Фемел. – Свои настроения можешь спрятать в самый дальний чулан. Теперь твой долг – думать о большом, а не о малом и ничтожном.
– Неужели ваши императоры тоже все это соблюдают?
– Хорошие императоры – да, а плохие сеют смуту среди подданных. Как только они становятся похожими на простых смертных, у ближайших вельмож возникает вопрос: чем он лучше меня? А у простых людей: почему он лучше всех? Ты должен быть настолько выше всех, чтобы никому даже в голову не приходило равняться с тобой.
Такой ответ пришелся Дарнику по душе, но сомнения еще оставались:
– А как же мои сотские, с которыми я все это начинал? Они не будут в обиде?
– Разумеется, будут. От всех от них ты рано или поздно должен избавиться. И собрать вокруг себя тех, для кого ты князь с первого дня.
– Что значит избавиться? Казнить? – Дарнику было просто любопытно.
– Ну почему же? Ратное счастье переменчиво. Кто сегодня победитель, тот завтра может поймать вражескую стрелу или копье.
– Но точно так же я должен буду освободиться и от тебя, – заметил князь.
– Конечно, и правильно сделаешь. Но два-три года при тебе я еще сумею побыть.
Маланкин сын не мог скрыть изумления:
– И ты готов быть казненным, только чтобы побыть два-три года моим дворским тиуном?
– Почему бы и нет? – с улыбкой произнес Фемел. – Если бы я хотел спокойной, надежной и долгой жизни, разве я поехал бы к таким дикарям, как вы?
– А как я узнаю о верности моих новых приближенных?
– А этого никто узнать не может. Поэтому быть князем – это самая опасная обязанность на свете. Особенно для тебя. Наследственным князьям могут многое простить, а ты за все отвечаешь сам.
Сотские и липовские старейшины воспринимали возвышение дворовых людей весьма ревниво. Чтобы их успокоить, Дарник ввел показательную порку челядинцев за малейший проступок. Вот и получалось, что самого негодного ополченца можно было казнить, но только не пороть, а важных дворовых казнить не
