— Почему?
— По правде говоря, не знаю. Возможно, потому, что он был не из тех, кто мне нравится.
— Ты сказала, он походил на меня.
— Право же, я имела в виду лишь то, что у вас есть общие черты, а вовсе не то, что вы во всем одинаковы. Этот человек не был способен творить, он ничего не создавал, только разрушал. Он был нигилист и как бы воплощал твои теневые стороны.
— Хорошо. И все же мне так и не ясно, зачем ты сожгла его письма.
— Повторяю, они подавляли меня.
— Но ты могла хранить их и не читать. Ведь уже это доказывает, что ты перечитывала их постоянно, пока не сожгла. А если ты их перечитывала, значит, у тебя были на то какие-то причины, значит, тебя что- то привлекало в Ричарде.
— Но я не говорила, что он не привлекал меня.
— Ты сказала, что он тебе не нравился.
— Боже мой, боже мой! Смерть мне тоже не нравится, и все же она часто привлекает меня. Ричард притягивал меня так, как манит смерть или пустота. Но я считаю, человек не должен безвольно поддаваться таким чувствам. Поэтому, быть может, я не любила его. Поэтому я сожгла его письма. Когда он погиб, я решила уничтожить все, что продлевало его существование.
Она помрачнела, и я больше не смог вытянуть из нее ни слова о Ричарде. Однако не этот человек больше всего мучил меня, потому что о нем, в конце концов, удалось узнать достаточно. Не он, а те незнакомцы, те молчаливые тени, о которых она никогда не рассказывала, но которые, я чувствовал, бесшумно и таинственно обитали в ее жизни. Все худшее, в чем я подозревал Марию, было связано именно с этими загадочными тенями. Как терзало меня и терзает до сих пор слово, сорвавшееся с ее губ в момент физического наслаждения.
Но среди всех этих тягостных разговоров был один, который пролил зловещий свет на Марию и ее любовь.
XIX
Раз уж Мария стала женой Альенде, наверное, было время, когда она испытывала чувства к этому человеку. Признаюсь, «проблема Альенде», как я называл ее, больше всего не давала мне покоя. Загадок здесь было много, но особенно мне хотелось разрешить две: любила ли она его когда-нибудь? И любит ли до сих пор? На эти вопросы нельзя было ответить по отдельности, и они влекли за собой другие: если она не любит Альенде, то кто ее избранник? Я? Хантер? Или один из таинственных собеседников? А может, у нее одновременно несколько любовников, как иногда бывает у мужчин? Или
Однажды я решил прояснить для себя «проблему Альенде». Я начал с того, что спросил Марию, почему она вышла за него замуж.
— Я любила его, — ответила она.
— Значит, сейчас ты его не любишь?
— Я не сказала, что разлюбила, — возразила она.
— Ты сказала: «Я любила его», а не «люблю».
— Ты вечно цепляешься к словам и страшно все передергиваешь, — рассердилась Мария. — Когда я сказала, что вышла замуж, потому что любила, это не значило, что я его больше не люблю.
— То есть ты любишь Альенде, — быстро сказал я, словно желая уличить ее в ложных показаниях, данных на предыдущих допросах.
Она умолкла и помрачнела.
— Почему ты не отвечаешь? — спросил я.
— Я считаю, что отвечать бессмысленно, ведь подобные разговоры происходили уже много раз.
— Но сегодняшний разговор совсем особый. Я спросил тебя, продолжаешь ли ты любить Альенде, и ты сказала «да». Между прочим, припоминаю, что как-то в порту ты утверждала, будто я — первый человек, которого ты любишь.
Мария опять замолчала. Меня всегда раздражала в ней эта непоследовательность и то, что стоило огромных трудов добиться от нее хоть одного конкретного слова.
— Так что ты на это скажешь? — настаивал я.
— Любить можно по-разному, — устало ответила она. — Ты ведь понимаешь, что сейчас я не могу любить Альенде той же любовью, как вначале, когда мы поженились.
— Какой любовью?
— Какой? Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.
— Понятия не имею.
— Я тебе не раз об этом говорила.
— Говорила, но никогда не объясняла.
— «Объясняла»! — горько воскликнула она. — Ты сам без конца твердишь, что есть вещи, которые не нужно объяснять, а теперь хочешь, чтобы я разобралась в столь запутанном явлении. Я тысячу раз говорила, мы с Альенде очень дружны, я люблю его, как брата, забочусь о нем, питаю к нему большую нежность, восхищаюсь ясностью его ума, уверена — он гораздо выше меня во всех отношениях. Рядом с ним я чувствую себя ничтожной и виноватой. Как же ты можешь думать, будто я не люблю его?
— Не я сказал, что ты его не любишь. Это ты заявила, что любишь его уже не так, как прежде. Значит, раньше ты любила его так, как сейчас, по твоим словам, любишь меня. А между тем несколько дней назад, в порту, ты утверждала: я — первый человек, которого ты любишь по-настоящему.
Мария затравленно взглянула на меня.
— Ладно, оставим это противоречие, — продолжал я. — Вернемся к Альенде. Ты говоришь, что любишь его, как брата. В таком случае, мне нужно, чтобы ты ответила на один-единственный вопрос: ты спишь с ним?
Мария посмотрела на меня с еще большей грустью. Она помолчала и потом спросила поникшим голосом:
— Необходимо ответить и на этот вопрос?
— Совершенно необходимо, — твердо сказал я.
— Ужасно, что ты позволяешь себе так меня допрашивать!
— Но ведь это совсем просто: скажи только
— Не столь просто, как тебе кажется. Можно совершать что-то, не предаваясь этому.
— Прекрасно, — холодно заключил я. — Значит, да.
— Хорошо: да.
— Значит, ты его хочешь.
Я сказал это, нарочно не спуская с нее глаз, потому что так было легче сделать кое-какие выводы. Конечно, я не верил в ее искреннюю страсть к Альенде (хотя при темпераменте Марии можно было ожидать чего угодно), но мне хотелось заставить ее разъяснить, что она подразумевает под «братской любовью». Мария, как я и ожидал, медлила с ответом. Разумеется, она подыскивала слова. И наконец проговорила:
— Я сказала, что сплю с ним, но не сказала, что хочу его.
— Ага! — торжествующе воскликнул я. — Значит, ты спишь с ним, хоть он тебе безразличен, но при этом
Мария застыла. По ее лицу потекли слезы. Глаза словно покрылись сеточкой, как треснутое стекло.
— Я этого не говорила, — медленно прошептала она.
