Перечитав письмо, я решил, что теперь оно достаточно оскорбительное, чтобы причинить ей боль. Я запечатал конверт, отправился на Центральный почтамт и послал его заказным.
XXX
Едва я вышел с почтамта, как понял две вещи: во-первых, в письме не говорилось ни слова о том, почему я подозревал ее в связи с Хантером; во-вторых, мне самому было не до конца ясно, зачем так безжалостно ранить ее — не для того же, чтобы она переменилась, даже если мои подозрения справедливы? Конечно, это бесполезно. Или же заставить прибежать ко мне? Но вряд ли мой поступок поможет делу. И все же я сознавал, что в глубине души желал одного: чтобы Мария вернулась. Если так, почему было не сказать этого прямо, без оскорблений, объяснив свой отъезд тем, что вдруг заметил ревность Хантера? В конце концов, моя уверенность в том, что Мария — любовница Хантера, унизительна, но ни на чем не основана, это всего лишь предположение, которое может пригодиться для последующего анализа.
Итак, я совершил еще одну глупость из-за своей привычки в спешке писать письма и немедленно их отправлять.
Оставалась лишь крошечная надежда — квитанция. Я стал рыться во всех карманах, но ничего не нашел, очевидно, я ее по рассеянности выбросил. Все же я бегом вернулся на почту и снова стал за теми, кто сдавал заказные письма. Подойдя к окошку, я спросил у служащей, натужно улыбаясь:
— Вы меня не узнаете?
Женщина ошарашено посмотрела на меня, наверняка решив, что я помешанный. Чтобы вывести ее из этого заблуждения, я напомнил: я только что отправил письмо в имение Лос-Омбуэс. Удивление этой идиотки, казалось, еще возросло, и, желая разделить его с кем-нибудь, она решила обратиться к своему коллеге, повернулась к нему, как бы прося разъяснить то, что было выше ее понимания, затем вновь посмотрела на меня.
— Я потерял квитанцию, — сказал я. Ответа не последовало.
— Я прошу вернуть мне письмо, но квитанции у меня нет, — повторил я.
Женщина и второй сотрудник обменялись взглядами, как партнеры за картами.
Наконец она спросила таким голосом, какой бывает только у изумленного человека:
— Вы хотите, чтобы вам вернули письмо?
— Совершенно верно.
— И у вас даже нет квитанции?
Я был вынужден признать, что у меня действительно нет этого важного документа. Удивление женщины достигло предела. Она что-то невнятно пробормотала и опять посмотрела на сослуживца.
— Он хочет, чтобы ему вернули письмо, — проговорила она.
Тот улыбнулся дурацкой улыбкой, всем своим видом желая изобразить понимание. Женщина снова взглянула на меня и сказала:
— Это совершенно невозможно.
— Я могу показать документы, — возразил я, вытаскивая бумаги.
— Не нужно. Правила одинаковы для всех.
— Согласитесь, что правила должны соответствовать логике, — раздраженно воскликнул я. Родинка с длинными волосками на щеке этой особы начинала выводить меня из себя.
— Вы знаете правила?
— Незачем знать их, сеньора, — холодно ответил я, догадываясь, что слово «сеньора» должно смертельно обидеть ее.
Глаза этой гарпии теперь сверкали гневом.
— Поймите, сеньора, правила не могут противоречить логике, их должен составлять нормальный человек, а не сумасшедший. Если я посылаю письмо и тут же прошу вернуть его, значит, я забыл написать о чем-то очень важном, и, следовательно, разумнее всего удовлетворить мою просьбу. Или вы заинтересованы в отправке неполных и неточных писем? Всем известно, что почта является средством сообщения, а не принуждения; почта не может заставить меня отправить письмо, если я этого не хочу.
— Но вы же сами его отправили, — ответила она.
— Да! — закричал я. — Но, повторяю,
— Не кричите на меня, ведите себя прилично. Уже поздно.
— Не поздно, письмо находится там! — сказал я, показывая на корзину с письмами.
Очередь шумно возмущалась. Лицо старой девы дрожало от ярости. Я с отвращением почувствовал, что вся моя ненависть сконцентрировалась на ее родинке.
— Я могу доказать вам, что я тот самый человек, который отправил письмо.
— Не кричите, я не глухая, — поморщилась женщина. — Я не имею права принимать такие решения.
— Тогда посоветуйтесь с заведующим.
— Не могу. Здесь слишком много народу. Мы загружены работой, понимаете?
— Мое дело — тоже часть вашей работы, — сказал я. Кто-то из очереди предложил вернуть мне письмо и не задерживать других. Женщина медлила, делая вид, будто чем-то занята, затем вышла и долго не возвращалась. Наконец она появилась, злая как собака. Потом порылась в корзине.
— Какое имение? — прошипела она.
— Лос-Омбуэс, — произнес я с ядовитым спокойствием.
После нарочито долгих поисков она вытащила письмо и, держа в руках, стала рассматривать, словно ей предлагали его купить, а она сомневалась в достоинствах товара.
— Здесь только адрес и инициалы, — сказала она.
— А это?
— Какие документы вы можете предъявить, чтобы доказать, что вы и есть автор письма?
— У меня есть черновик, — ответил я, протягивая его.
Она взяла листок, повертела и вернула назад.
— А как установить, что это черновик данного письма?
— Очень просто: вскрыть конверт и сверить.
Она в сомнении помолчала, затем посмотрела на запечатанный конверт и спросила:
— А как мы откроем письмо, не зная, что оно ваше? Я не имею на это права.
Очередь вновь стала возмущаться. Мне хотелось совершить что-нибудь чудовищное.
— Этот документ не годится, — заключила фурия.
— Может, удостоверение личности вас удовлетворит? — поинтересовался я с насмешливой вежливостью.
— Удостоверение личности?
Она подумала, снова посмотрела на конверт и заявила:
— Нет, одного удостоверения недостаточно, потому что на конверте указаны только инициалы. Вы должны будете показать мне, где вы проживаете. Или военный билет, потому что там есть сведения о местожительстве.
Она подумала еще и добавила:
— Хотя вряд ли вы живете в одном и том же месте с восемнадцати лет. Так что необходимо предъявить и отметку о местожительстве.
Я не мог сдержать нарастающую ярость и почувствовал — она распространяется на Марию и, самое странное, на Мими.
— Отправляйте его, как есть, и убирайтесь к черту! — закричал я, поворачиваясь спиной.
Я вышел с почтамта в скверном настроении и даже подумал, не вернуться ли к окошку и не поджечь ли корзину с письмами. Но как? Бросить спичку? Она скорее всего потухнет на лету. Пламя могло бы возникнуть от струйки бензина, но это вызвало бы много осложнений. Во всяком случае, мне захотелось
