друг друга, в чем-то согласиться, в чем-то установить границы, через которые ни тот ни другой не будут переступать. При соблюдении разумной умеренности, совместное возлияние вполне способно облегчить взаимопонимание и породить доброжелательные отношения, и оба собеседника прекрасно умели 'соблюсти плепорцию', сохраняя ясный ум при ослабленной хмельным сдержанности, но... НО! Это был бы договор равных, а Корнею требовалось подчинение! Причем, добровольное - без потери лица!
Ломать, пользуясь обстоятельствами, зрелого и крепкого мужчину, Погорынский воевода не хотел, да и было бы это непростительной расточительностью - Алексей требовался главе рода Лисовинов таким, каким он был. Допускать же даже видимость равенства, пусть даже не выражающегося открыто, пусть 'всего лишь' подразумевающегося, Корней не хотел и не имел права - подчинение должно быть недвусмысленным, не оставляющим ни малейших лазеек или недоговоренностей. Ни сейчас, ни в сколь угодно отдаленном будущем, у Алексея и мысли не должно возникнуть о претензиях на главенство в роду, и в то же время, он должен быть предан роду Лисовинов 'со всеми потрохами'.
- Не об Анюте, а о тебе с Анютой! - Корней слегка прихлопнул ладонью по столу. - Она, если по жизни, давно стала своей, ратнинской - вдова десятника, пятерых детей родившая, из них двух будущих воинов, хозяйка отменная, одна из самых уважаемых баб в селе и... все такое прочее. Это по жизни. А по душе, так дочка мне родная, роднее некуда, я за нее кому хочешь...
- Я тоже! - Алексей схлестнулся взглядами с главой рода Лисовинов так, что стало ясно: в его список 'кому хочешь', запросто, попадает, если так сложится, и сам Корней Агеич. - А к твоим похвалам Анюте могу еще добавить: красавица, умница, умелица! Для всей Младшей стражи второй матерью умудрилась стать, девки в ее руках прямо расцветают - хоть за бояр замуж отдавай...
- Так чего ж ты хороводишься, да не сватаешься?! - Корней по-бабьи всплеснул руками. - Ратнинские сплетницы уже мозоли на языках набили... девки у них расцветают, понимаешь, а какой пример вы с Анютой тем самым девкам подаете?
- На сплетниц оглядываться не приучен! - Чем больше горячился Корней, чем жестче и напряженнее становился Алексей. - Тем более что без толку - если сейчас они о нас треплют, что, мол, не сватанные и невенчанные, то, поженись мы с Анютой, будут трепать про то, как баба под венец полезла, когда у самой дочки на выданье. Этих балаболок только одним способом угомонить можно - языки поотрывать, и лучше, если б вместе с головами. Так что, сплетнями ты меня, дядька Корней, не попрекай... про тебя самого, да про Михайлу такое несут... а про Аньку с Машкой, среди отроков обретающихся, так и вовсе...
- Я с тобой не про сплетни, а про Анюту! - Корней, видимо сам не замечая, уже повысил голос почти до крика. - Ты мне дочку не позорь!!!
- Хватит, дядька Корней! - Алексей не изменил позы, только слегка приподнял пальцы ладони, лежавшей на столе, обозначая останавливающий жест. - Посвататься могу хоть сейчас и отказа, ни от тебя, ни от Анюты не опасаюсь...
- Ишь ты как! Не опасается он...
- ... Не опасаюсь! - напер голосом Алексей. - Но на разговор ты меня, дядька Корней, зазвал не из-за сватовства!
- Да? А из-за чего же? - Коней саркастически покривил рот и шевельнул своим жутким шрамом, вертикально проходящим через левую сторону лица. - Поведай увечному, да убогому: что ж это ты такое прозрел, мудрец всеведающий?
- До чего же вы с Михайлой похожи! - совершенно неожиданно для собеседника сообщил Алексей. - Он тоже, совсем как ты, порченой бровью шевелит, когда кого-то пугнуть надо. Только я-то всяких рож насмотрелся... был у меня в ватаге один умелец, так он навострился лицо от головы отрубать - так и лежали рожи отдельно, занятное зрелище, я тебе скажу!
- Кхе... - неожиданный пассаж Алексея сбил Погорынского воеводу с настроя. - Ты что несешь?
- То же, что и ты, дядька Корней. Ты - про свадьбу, я - про рожи, а о деле молчок. Ну, если ты не хочешь, могу я начать. Думается мне, что через разговор про нас с Анютой, решил ты выведать: в чем и насколько мне доверять можно, а узнать это тебе понадобилось из-за того, что вскорости у тебя каждый надежный человек на счету будет.
- Кхе! Ну-ну, интересно, дальше давай.
- Могу и дальше. То, что вчера к тебе боярин Федор приехал, я знаю, то, что вы с ним полночи за разговором просидели - тоже. Сидели только вдвоем, тихо, и выпивки вам принесли совсем чуть, а больше вы не требовали. И спал ты после того разговора плохо и мало - вон глаза какие красные, а рожа серая. С хорошими вестями так не приезжают, значит, новости были плохие.
- Кхе...
- Дальше. Здесь у нас новости тоже невеселые. Хотели мы узнать: кто это к нам соглядатаев подсылает? Узнали. Легче от того стало? Нет, только забот прибавилось. Бунт мы подавили, легче стало? С одной стороны легче - зубы показывать в твою сторону теперь поостерегутся, но с другой-то стороны Михайлу теперь и взаправду Бешеным Лисом считают - на полном серьезе прозвище пристало, и не по доброму, а со злостью величают! Я, дядька Корней, очень хорошо знаю, как это - злые взгляды спиной чувствовать, на себе испробовал. И как эти взгляды в острое железо обращаются, тоже знаю. Ну и еще: семьи бунтовщиков ты выслал, но куда делись бабы, которые Михайлу прилюдно прокляли, никто не знает. А это - не шутки, если помнишь, Пелагея поклялась обоих сыновей воинами вырастить и в ненависти к Лисовинам воспитать.
- Кхе... было дело.
- А не приходило тебе в голову, что их люди Журавля увели? Бабы-то они бабы, но не холопки же, а жены воинов - рассказать о Ратном и ратнинской сотне могут многое такое, что и соглядатаям не высмотреть. Что ж получается? Мы, через Иону, кое-что о Журавле узнали, Журавль, через Пелагею и других баб, кое-что узнал о нас. И выходит, если задуматься, что столкновение между нами и Журавлем неизбежно, а возможности его нам толком неведомы. И тут является твой дружок Федор и приносит какую- то заботу извне! Очень вовремя! Хоть пополам разорвись! - Алексей состроил вдохновенно-поэтическую мину былинника-сказитеся и протяжно загнусавил: - И призывает меня, после всего этого, воевода Погорынский боярин Корней Агеич, да вопрошает: 'Почто на Анюте моей разлюбезной не женишься?'. Яснее ясного: аз многогрешный воеводе надобен и ищет оный воевода привязь, которая меня возле него удержать могла бы, даже и в любой крайности. И так боярин Корней этой мыслью увлекся, что все на свете позабыл! - Алексей в упор глянул на собеседника и добавил уже обычным голосом: - Даже и то, что никакой привязи мне не требуется.
Корней криво ухмыльнулся, показывая, что оценил насмешливую язвительность собеседника, и отрицательно покачал перед собой указательным пальцем.
- То, что тебе деться некуда, еще не привязь! - невольно подтвердил он правильность догадки Алексея. - Это тебе с Саввой болезным с места стронутся трудно, а был бы ты один...
- Один?! - Алексею, все-таки, изменила выдержка и он подался вперед, упершись животом в край стола. - Да пойми ты старый... обрыдло мне одному, как зверю... семьи хочу, дома нормального, житья человеческого!
- Ну, так женись! - снова повернул на проторенную дорожку Корней. - Будет тебе и дом, и семья, и житье человеческое, глядишь, и детишек еще прибавится. Вы с Анютой еще не старые... даже я, ветхий да увечный, сподобился, а уж вам-то!
Корней откровенно 'бил ниже пояса' - с одной стороны подкидывал наживку, с другой, ставил младшего по возрасту собеседника в положение, когда по обычаю тот должен был начать уверять воеводу Погорынского в том, что тот еще совсем не стар, мужчина в самом соку, и вообще: 'ноги в этом деле - не главное'. Алексей на подначку не повелся:
- Не о том говорим! - Старший наставник Младшей стражи досадливо повертел головой, но сила обычая все же взяла верх: - Благодарствую, конечно, на добром слове, честь мне великую оказываешь, батюшка Корней, и без того облагодетельствован тобой непомерно, до конца дней своих молить о тебе Господа...
- Будет дурака-то валять! - прервал Алексея воевода. - Вижу же, что злишься, хоть обычай и блюдешь... ладно, хоть блюдешь, от других-то и того не дождешься. В чем дело, чем недоволен?
- Прости, что перечить осмеливаюсь...
- А ну, кончай! - Корней снова повысил голос. - Что ты кривляешься, как... как Кузька в циркусе?
