кратчайший путь, если позволите, к успеху, ничего подобного, но все равно: труд и терпение. Уверяю вас, хотя в той, первой жизни я был простой башмачник и мысль (как стало потом) не была моей специальностью, мне не свойственно было считать, будто цель, извините за менторские выражения, важнее средства: ни-ни, и не думайте, ничего подобного, не такой уж был простак, не какой-нибудь маккавей, что смысл жизни - сама жизнь, а смысл любви - не воспроизводство, простите, себе подобного, а блаженство горения, я понимал, не без этого, пришло как-то само собой, без всякого усилия. Но тут, увидев, что слетевшая на середину ручья распластавшаяся белая накидка, намокнув, мгновенно потемнела (белый фон стал серо-сиреневым, а алые аисты - черно-коричневыми), сам не знаю, как это получилось, правда, вы можете сказать, что исключение только подтверждает правило, вдруг очутился в воде, несколько взмахов руками - и в моих ладонях забилась поникшая крыльями белая птица накидки. Не знаю, в состоянии ли вы мне поверить, боюсь, что вы посчитаете меня неискренним, но, ринувшись в воду, я не надеялся заслужить благодарность, ничуть, движение было совершенно бездумным: так собака бросается за кинутой в воду палкой - я же просто пожалел шикарное белоснежное покрывало, совсем не думая при этом о его владелице. Поверьте, сударь, ни одной мысли о возможных дивидендах. Конечно, милостивый государь, я верю, что за вопрос, как иначе, если бы я вам не верил, то не слушал, и скажи я, предположим, что не верю, вы перестанете рассказывать, какой резон, конечно, несомненно, я верю, но, милый Маятник! Должен признаться, я удивлен. Никак не ожидал столь романтического пассажа в вашем повествовании. Без сомнения, это красиво: вы совершили бескорыстный, не побоюсь этого слова, героический поступок - вас за это одаривают любовью. Например, лошади, закусив удила, покрытые белой кружевной пеной бешенства, понесли, очаровательная блондинка в муаровой вуалетке забилась от страха в угол легкой коляски, спасения нет, гибель неминуема, дышла уже зависли над бездной пропасти - но в последний момент ваша железная рука хватает коней под уздцы, конечно, легко останавливает их, и незнакомка, еще бледная, но такая же очаровательная от ужаса, одаривая вас благодарным взглядом, выходит из коляски, без сил опираясь на вашу мужественную руку. Или иначе: то же самое, но вместо коляски и понесших лошадей трехпалубный пароход «Альба Регия» (или «Альфа и Омега», неважно, не имеет значения, безразлично), а вместо очаровательной блондинки не менее очаровательная брюнетка: голубое небо, синее море с прозрачной дымкой, чистый горизонт, плетеные желтые кресла и полосатые шезлонги на палубе первого класса, дамы в соломенных шляпках и открытых платьях, мужчины во фраках; вдруг, неизвестно откуда, шторм, вихрь, смерч, налетает ураган, катит девятый вал, пароход тонет, матросы рубят мачты, седой капитан, старый морской волк, не выпуская трубки изо рта, призывает к спокойствию, женщины бьются в истерике, мужчины, отталкивая детей и стариков, сражаются из-за спасательных шлюпок, кто-то, отчаявшись, летит в воду, внезапно палуба трещит, дыра с зазубренными краями шире и шире, пароход разваливается на две половинки, затем еще на две, еще, он делится, как клетка, пока не превращается в одинокий плот посреди моря: море спереди, сзади, справа, слева, циркуль взгляда очерчивает круг горизонта, никого, плот на двоих, на нем, конечно, очаровательная брюнетка и ее любимец, черный шпиц, ловко устроившийся на пленительных коленях, вы в воде и, как истый джентльмен, помогаете плоту двигаться к неминуемому спасению, вы работаете в воде ногами, изображая ножницы, подгребаете правой рукой (левая толкает плот) и одновременно дуете на парус, который составлен из двух носовых платков, насаженных на нос зонтика; плот резво, как жук-плавунец, передвигается по водной глади, но ваши силы на исходе, ноги уже давно свела судорога, гребете вы одной рукой, а дуете, изображая ветер, на парус не ртом, а носом, последние силы вас покидают, вы ловите прощальный ласково-благодарный взгляд очаровательной брюнетки, кинутый вам, точно спасательный круг, из-под раскрытого зонтика, и, пуская пузыри, идете на дно, сохраняя на сердце отпечаток пережитого прекрасного чувства, отпечаток, что жжет, словно передержанный горчичник, тонете и шепчете: любовь всегда права. Или иначе: опять то же самое, но вместо легкой коляски и белого парохода глухая лесная дорога, а вместо блондинки и брюнетки - не менее очаровательная шатенка, почти рыжая, с густыми волнистыми волосами, вы, ничего не подозревая, едете на велосипеде, с удовольствием наваливаясь на педали и вдыхая воздух, режущий легкие своей чистотой и запахами мокрой травы и хвойных иголок, как вдруг крики, у развилки дорог на очаровательную рыжую незнакомку в длинном элегантном платье напали двое, трое, дюжина, неважно, сколько грабителей, кошелек или жизнь, честь или кошелек, жизнь или невинность, ибо, конечно, нет сомнений, дама в платье сохранила невинность, как иначе, вы вмешиваетесь, предостерегаете грабителей зычным голосом, оголенным бицепсом и трицепсом, грабители вверх тормашками летят в кусты, одна минута - и от них не осталось и следа, как говорят, след простыл, дама в слегка надорванном платье, так что левая грудь полуобнажена, она в полуобмороке и полуизнеможении, чуть жива от страха, хотя, что скрывать, испуг ей к лицу, она с восхищением смотрит на вас, благодарит легким кивком, в котором вам чудится малая толика почти невинного кокетства, затем вы, забыв про велосипед, идете рядом по лесной дороге и болтаете о всякой всячине, проходя мимо предательской осины, дама неловко спотыкается, однако вы успеваете подхватить ее под локоть и дальше продолжаете путь под ручку, ах, как я испугалась, лепечут нежные губки, послушайте, как стучит мое сердце, вы слышите; после очередного поворота, не имея сил сдерживаться, делая вид, что хотите снять пылинку, вы нагибаетесь и касаетесь губами ее полуобнаженного плечика, очаровательная незнакомка уклоняется от вас, отступает на шаг и шаловливо грозит пальчиком, и тут начинается: она убегает, а вы ее догоняете, она убегает, а вы догоняете, иногда, как бы желая дать себе отдых, а вам время на раздумье, она останавливается, взволнованно дыша своей высокой грудью (левая, из-за надорванного платья, полуобнажена), и тогда вам удается сорвать робкий поцелуй надежды, почти неслышно слетающий с лепечущих губ, мгновение - и опять все сначала: она стремительно убегает, а вы не менее стремительно догоняете, она убегает, а вы догоняете, и так бесконечно, бегая концентрическими кругами, - что еще надо, чем не жизнь, жизнь на лету, прекрасно, превосходно, несравненно, нет ничего лучше. Восторг, милостивый государь, восторг, я и не знал, что вы романтик, это замечательно, хотя и несколько неожиданно, как бы вдруг, почти без предупреждения, метаморфоза, произошедшая прямо на глазах. Нет, сударь, не могу согласиться, вы не правы, хотя я и понял вашу иглоукалывающую насмешку, к сожалению, если бы все было так просто, но ничего подобного не случилось, если помните, я остановился, вернее, вы меня прервали в тот момент, когда я, сжимая в руках обмякшие белые крылья накидки, повернулся, мокрый с головы до пят (ручей был неглубок в этом месте, но все же), ощущая дорожки капель на лице и расталкивая коленями упругую толщу воды, пошел к сидящей вполоборота на камне Магде. Пока я шел, она кинула в мою сторону всего один легкий взгляд, настолько легкий, что шарик такого же веса, выпущенный в небо, смог бы за это время исчезнуть из глаз. Что скрывать, да я и не пытаюсь, порукой мне, сударь, ваша проницательность, но действительно, теперь, собираясь вернуть сорванную ветром с плеч женщины накидку и ощущая неприятно липнущую к телу мокрую одежду, я совершенно машинально, если не сказать интуитивно, рассчитывал на некоторую компенсацию: смешно сказать, не знаю, поверите ли вы, что так бывает, но именно побежавшие по коже мурашки вызвали, стыдно признаться, какое-то сладкое умиление самим собой, да, да, именно быстрые зигзаги мурашек, что стянули кожу, вызвали желание тепла, которое может даровать женщина, и благодарности. Не знаю, упоминал ли я о дне ручья, по которому брел: твердо-песчаное, ровное, с небольшой бугристой рябью, будто застыл отпечаток волны от слабого ветерка, и только кое-где, на отмелях и ближе к берегу, попадались обточенные долгим медленным течением голыши и ослизлые коряги, скорее всего, корни прибрежного ивняка. Приходило ли вам в голову, сударь, что те случайности, о которые мы спотыкаемся, в большей мере, чаще всего, случайностями не являются. Не знаю, не могу представить, как повела бы себя Магда, не произойди то, что произошло теперь, да и после, когда мысленно возвращался к пережитому, мне стало казаться, что иначе и быть не могло, вы только представьте: мокрый до мозга костей, но с разгорающимся в груди костерком надежды, что постепенно переходил в сладостный трепет, странно, но две враждующие, обычно мешающие друг другу стихии, огонь и вода, вдруг сливались в едином намеренье, как молодые любовники телами. Чем больше холодных брызг летело на меня, бредущего навстречу женщине, которую я обожал десять лет назад, а теперь, сознаюсь, даже не знал, как я к ней отношусь, ибо это понятно, все было перепутано сейчас: ревность, желание доказать что-то свое, желание обладать и обидеть в ответ на обиду, сорвать с себя отвратительную мокрую одежду; но, вы уже поняли, чем более мокрым становилось мое одеяние, тем только сильнее разгорался пламень желания в моей стынущей крови. И вот, только представьте, когда я, сделав, не знаю, семь или восемь шагов, протянул наконец белую обмякшую, полу-мертвую накидку, преждевременно чувствуя награду и заранее торжествуя, протянул и впервые посмотрел на Магду, что называется, во все глаза, ибо, пока шел, тяжесть смущения не
Вы читаете Вечный жид
