- А что я должен понять?
- Записку взял?
- Да.
- Ну, ничего, ты у нас сообразительный, сам разберешься, только на вивисекцию не соглашайся! Им это выгодно.
- Кому - им?
- Разберешься, не маленький.
- Кучеряво говоришь, - и почувствовал, как свернувшаяся улиткой боль начинает раскручивать свою воронку, затягивая, вкручивая меня в свой водоворот, точно щепку на поверхности воды; и от неприятного ощущения я даже поморщился, видя как на мгновение сжимается в гармошку часть окна, наклонившаяся в бок женщина с распавшимися волосами, разрезаемая плоскостью света полутемная и почти пустая комната, спинка от стула; и сжавшись еще сильнее, освободил лицо от гримасы.
- Слушай, голоден, как черт, у тебя есть что-нибудь?
- Голоден? - она встала, вынула из-под подушки маленькое сморщенное зеленое яблочко и протянула. - На пока, я сейчас что-нибудь придумаю.
- Поновей ничего не могла придумать? - усмехнувшись спросил я, беря яблоко. - Совращаешь? Ты не изменилась.
- Плевать, - безмятежно возразила Виктория, - все равно я из твоего pебpa. Никуда теперь не деться. Сейчас вернусь.
И закрыла за собой дверь.
Зачем-то потерев яблоко о свитер, искоса еще раз оглядывая комнату, я осторожно откусил кислящий кусочек, отчего сразу свело скулы, закидывая при этом ногу на ногу, чтобы скрыть дыру на колене. Сидел, грыз моментально набившее оскомину яблоко и чувствовал, как постепенно погружаюсь, сдавленный сухими объятиями усталости, на мягкое засасывающее дно сознания, отдаленно ощущая, как ветерки неотчетливых мыслей касаются кожи рассудка, не проникая глубже, а только безвольно скользя по поверхности, гладкой поверхности прозрачно-стеклянного омута. И чтобы не заснуть, встряхнул головой, потер уши ладонями и обернулся к попугаю.
- Ну что, Федька, поговорим за международную политику?
Но насупившийся попугай уколол меня блестящей черной бусинкой взгляда и спустил на глаза желтые жалюзи век.
…Когда Виктория вернулась, оказалось, что я задремал, устав ее ждать и склонив голову на колени. 'Спишь, счастливчик, - тормоша меня, радостно отметила она, - ну и видок у тебя, душа моя, заморенный. Ну и устал ты'. Не слушая, торопясь я ел неизвестно что, ощущая как каждый заглоченный болью кусочек смягчает, расслабляет железную спазму ее объятия, ел, не глядя на сидящую напротив на маленьком стульчике Викторию. Ее взгляд был упорно прикован ко мне; утолив первый голод, я немного успокоился, стал есть медленней, перекидываясь с ней ничего незначащими словами. Болтали мы ни о чем, но внутри каждого произнесенного слова ощущалось тонкое сухожилие неловкости, негибкое, тугое, словно рыбья кость, которая покалывала меня, пробиваясь даже через толстую ткань окутывающей прострации.
- Что это у тебя со светом? - спросил, когда Виктория встала заменить потухший на подоконнике свечной огарок, - свечки пользуешь? Экзотикой балуешься?
- Свет после десяти выключают.
- А зачем?
- Скоро поймешь, - голос стоящей у окна Виктории подернулся рябью хрипотцы.
- А если без загадок?
Она стояла вполоборота, в своем длинном вязанном платье, волочащемся по полу, с серыми кругами под мышками, как была босиком, и спокойно смотрела на меня; ее взгляд проводил не прямую, а округлую параболу места, и моя душа, выпроставшись из тела, побежала по спине моста ей навстречу, разбрасывая и готовя распахнутые руки для объятий. Виктория еще раз внимательно вгляделась, устала вздохнула и, потянувшись, стала стягивать свое узкое в груди платье через голову. С закружившейся головой я упал в зияющую пропасть ее светящейся наготы, упиваясь линиями, которые некогда жаждал ласкать мой жадный взгляд, прелестно изогнутые, головокружительные, как высота… Качнувшись, она сделала шаг вперед, и я сказал:
- У тебя что - эксгибиционизм, мания обнажаться?
Не отвечая, она опустилась на колени и протянула вперед руки.
- Я хочу поцеловать твои ноги, душа моя, я хочу, - прошептала Виктория голосом, в котором мне почудилась насмешка.
- Иди к черту, дура, - на выдохе пробормотал я и с опаской, на всякий случай, засунул ноги поглубже под тахту.
- Дурачок, я тебя любила когда-то, неужели ты не понял?
- Хватит, хватит, и так я уже здесь.
- Что ты боишься, хуже не будет, нам никуда не деться, ну пусти меня.
- Кто ты?
- Я - изгойка, мы - изгои, перестань говорить.
- Нет, - я жестко схватил и отвел ее руки. - Я тоже тебя любил когдато, разве ты не знала? - и оттолкнул ее от себя.
- Ну и дела, - прокряхтел сзади проклятущий попугай.
- Я сверну ему шею, - прошептал я, глядя на горестно застывшую на коленях Викторию.
- Не надо, - почти беззвучна прошептали губы, - он не ты, он добрый.
- Пусть заткнет пасть, - нарочито недовольно, скрывая под ворчливой пеленой трепещущий пух смущения, проговорил я и, отвернувшись, скинул на пол мягко плюхнувшегося кота с разноцветными глазами, то есть кошку, Кунигунду, так похожую на великого поэта, в которого я утром запустил массивную трость.
- Оденься.
Когда я опять повернулся, Виктория в своем вязанном платье сидела, забравшись о босыми ногами на подоконник и раскладывала перед собой шелестящие карты.
- Ты что - ведьма, гадалка? - и виновато, жалостливо добавил: - Я устал сегодня, под дождь утром попал, прости, совсем без сил.
- Ладна, не капризничай, я. все поняла, - она вгляделась и безмерно спокойными сухими глазами посмотрела на меня. - Иди помойся, я тебе пока постелю. И снимай брюки, я их зашью. Подожди-ка.
Она подошла, наклонила мне голову и, поискав в волосах пальцами, вырвала с темечка один звякнувший стрункой волос.
- Это еще зачем?
- Ванная в конце коридора. Вода только холодная, у нас по неделям: неделя холодная, неделя горячая, горячую остужать приходится. Захочешь сменить воду в аквариуме, дверь рядом.
- Что? - не понял я.
- Пи-пи мальчику захочется, - засмеялась она, - дверь рядом, на пальцах объяснить?
- Идиотка.
Когда я вернулся, постель, застеленная белым хрустящим крахмальным бельем, была готова; Виктория сидела на маленьком стульчике и возилась с картами.
- А ты где будешь спать? - опросил я, быстро скидывая вещи на стул! и забираясь под простыню.
- Я никогда не сплю.
- Совсем?
- Да.
- И все так?
- Почти.
- И никогда не ложишься? - спросил, устраиваясь поудобней, засовывая руку под подушку.
- Иногда ложусь и лежу с открытыми глазами, но ты пока будешь спать.
- Только ты кошку мне в постель не пускай, - деревенеющим языком пробормотал я, - она мне не симпатична. - И закрыл глаза.
