ему немного заплатил за молчание. Но этот Дале и за все деньги мира не смог бы держать язык за зубами. И я позаботился о том, чтобы он никому ничего не разболтал. Это не доставило мне никакой радости, но я почувствовал определенную удовлетворенность, убедившись, что не потерял навыка.
Эпизод 112
Осло, 6 февраля 2000 года
Вот уже больше пятидесяти лет мы с Эдвардом регулярно встречаемся в ресторане «Скрёдер». Шесть раз в году: в первый четверг каждого второго месяца. Мы по-прежнему называем это «штабными» встречами, как в те времена, когда ресторан стоял на Юнгсторгет. Я часто думал о том, что же нас связывает. Мы же совершенно друг на друга не похожи. Может, просто общая судьба. Нам пришлось пройти через одно и то же: оба побывали на Восточном фронте, оба потеряли жен, у обоих уже взрослые дети. Не знаю, но почему бы и нет? Самое важное — я ни насколько не сомневаюсь в преданности Эдварда. Разумеется, он никогда не забудет, как я выручил его после войны, но я помогал ему и потом. Например, в конце 60-х, когда он потратил все на выпивку и бега, и на его судьбе можно было бы поставить крест, если б я не заплатил за него долги.
Нет, Мускен уже далеко не тот уверенный в себе боец, которым был под Ленинградом, но в последние годы он понял, что жизнь далеко не такая, какой он ее себе представляет, и старается взять от нее все, что может. Теперь у него есть своя беговая лошадь, он заботится о ней, больше не пьет и не играет и время от времени дает мне советы, на кого ставить на ближайших скачках.
Кстати о советах: именно Мускен рассказал мне, что Эвен Юль как-то спросил его, возможно ли, чтобы Даниель Гюдесон по-прежнему был жив. В тот же вечер я позвонил Эвену и спросил, не начинается ли у него маразм. На это Эвен рассказал мне, как несколько дней назад снял трубку второго телефона в спальне и нечаянно подслушал разговор его испуганной до смерти супруги с человеком, выдающим себя за Даниеля. Этот человек заявил, что позвонит в следующий четверг. Эвен сказал, что слышал на том конце звуки, будто звонили из какого-нибудь кафе, и теперь решил прочесывать по четвергам городские кафе, пока не найдет телефонного террориста. В полицию он обращаться не стал — они такими пустяками заниматься не будут. И Сигне ничего не сказал, чтобы его не остановила. Я закусил кулак, чтобы не расхохотаться, и пожелал этому старому идиоту удачи.
После переезда в Майорстуа я еще не виделся с дочерью, но мы разговариваем по телефону. Кажется, нам обоим уже надоели ссоры. Я устал говорить ей, какое сильное оскорбление она нанесла мне и своей матери, когда вышла замуж за этого русского, сына старых большевиков.
— Знаю, тебе это кажется предательством, — говорит она. — Но это все в прошлом, и хватит об этом.
Нет, это не в прошлом. Ничто не в прошлом.
Олег про меня спрашивает. Он славный мальчик, Олег. Надеюсь только, что он не будет таким же упрямым и своенравным, как его мать. Это у нее от Хелены. Они так друг на друга похожи, что, когда я пишу эти строки, у меня на глаза наворачиваются слезы.
На следующей неделе Эдвард разрешил мне пожить в его дачном домике. Там я и испробую свою винтовку. Даниель радуется.
Загорелся зеленый, Харри нажал на газ. Передние колеса уперлись в край тротуара, «форд» тряхнуло, автомобиль весьма неэлегантно подпрыгнул и оказался на газоне. На тротуаре было слишком много народу, и Харри продолжил движение по траве. «Форд» прополз между прудом и четырьмя подростками, устроившимися на пикник. В зеркале Харри увидел мигание полицейского маячка. Толпы народу были везде-до самой караулки. Харри остановил машину, выпрыгнул из нее и побежал к полицейским заграждениям.
Громко крича: «Полиция!» — Харри прокладывал себе дорогу в людской массе. Тех, кто встал сегодня с рассветом, чтобы занять место поближе к оркестру, приходилось буквально расталкивать. Когда Харри перепрыгивал через заграждения, какой-то гвардеец попытался остановить его, но Харри оттолкнул его в сторону, помахал удостоверением перед носом и неуверенно пошел по свободной от народа площадке. Под ногами хрустел гравий. За спиной под фальшивые звуки мелодии «I’m just a Gigolo» проходили школьные оркестры из Шлемдаля и Волеренги. Королевская семья махала им руками. Харри смотрел на сплошную стену сияющих, улыбающихся лиц и красно-бело-синих флагов, пробегая глазами ряды зрителей: пенсионеры, фотографы, отцы семейств с чадами на плечах, но нигде не было Синдре Фёуке. Гюдбранна Юхансена. Даниеля Гюдесона.
— Черт! Черт!
Харри охватила паника.
Вдруг он увидел у заграждений знакомое лицо. На посту в гражданском, в руках — рация, на глазах — зеркальные очки. Значит, он последовал совету и пошел стоять в заграждении, пожертвовав «Скотсманом».
— Халворсен!
Эпизод 113
Осло, 17 мая 2000 года
Сигне мертва. Три дня назад я казнил ее как изменницу, пуля прошла сквозь ее лживое сердце. Я так долго был уверен в себе, но едва раздался выстрел, как Даниель покинул меня. Он оставил меня в замешательстве, и сомнения начали терзать меня. Той ночью я спал беспокойно. И еще тяжелее было от боли внутри. Я принял три таблетки из тех, что доктор Буер сказал мне принимать по одной, но боль по- прежнему была невыносимой. В конце концов мне удалось заснуть, и когда на следующее утро я проснулся, Даниель опять был со мной, он был полон новых сил. Цель уже близка, и мы бесстрашно сделали к ней еще один шаг.
Он близится, тот день, когда за Великое Предательство последует возмездие. Я не боюсь.
Конечно, самое главное — чтобы о Предательстве узнали люди. Если эти воспоминания попадут не в те руки, их могут уничтожить или скрыть от народа. На всякий случай я постарался оставить нужные улики одному молодому полицейскому из Службы безопасности. Остается надеяться на его сообразительность, но я нутром чувствую, что с мозгами у него все в порядке.
В последние дни было столько переживаний.
Все началось в тот день, когда я решил, что пора расправиться с Сигне. Я позвонил ей и сказал, что приду за ней. Когда я выходил из «Скрёдера», то через стеклянную стену кафе напротив увидел лицо Эвена Юля. Я сделал вид, что не заметил его, и пошел дальше. Но я знал: он сообразит что к чему, если хорошенько подумает.
Вчера ко мне заходил полицейский. Я думал, что улики, которые я ему дал, не настолько явные,
