— Это такой танец, который пришел к нам с Рейна. Хочешь, я покажу тебе?
— Ты будешь сидеть, пока не поправишься!
— А потом я поеду с тобой в Вену и научу тебя танцевать рейнлендер.
Он любил сидеть на веранде в солнечные дни, и у него уже был приличный загар, так что на его веселом лице сейчас ярко сверкали белые зубы.
— Я думаю, ты уже достаточно поправился, чтобы отправить тебя обратно на фронт, — парировала она, но все равно на ее щеках проступил румянец. Она встала, чтобы продолжить обход, но он вдруг взял ее за руку.
— Скажи «да», — прошептал он.
Она звонко рассмеялась и, отмахнувшись от него, подошла к соседней кровати. Сердце маленькой птичкой пело у нее в груди.
— Ну? — сказал доктор Брокхард, оторвав взгляд от бумаг, когда она вошла в его кабинет. Как обычно, она не смогла понять, чем было это «ну?»: вопросом, вступлением к более длинному вопросу или просто междометием. Поэтому она ничего не ответила и просто встала у двери.
— Вы меня спрашивали, доктор?
— Почему ты продолжаешь говорить мне «вы», Хелена? — Брокхард вздохнул и улыбнулся. — Господи, мы же знаем друг друга с детства.
— Зачем вы меня вызывали?
— Я решил, что норвежца из четвертой палаты пора выписывать.
— Ясно.
Она никак не отреагировала на это — с чего? Люди находятся здесь до тех пор, пока не выздоровеют. Или не умрут. Это больничные будни.
— Пять дней назад я сообщил об этом в вермахт, и уже получили новое распоряжение.
— Быстро. — Ее голос был ровным и спокойным.
— Да, там крайне нужны новые бойцы. Мы будем сражаться до конца.
— Да, — сказала она. И про себя подумала: «Мы будем сражаться до конца, а ты, двадцатилетний парень, сидишь тут, в ста милях от фронта, и делаешь работу, с которой справился бы семидесятилетний старик. Спасибо герру Брокхарду-старшему».
— Я думал попросить тебя передать ему эту новость, вы, кажется, нашли общий язык.
Она уловила его изучающий взгляд.
— А все-таки что ты в нем нашла, Хелена? Чем он отличается от остальных четырехсот солдат, которые лежат в этом госпитале? — Она хотела возразить, но он опередил ее: — Извини, Хелена, это, конечно, не мое дело. Но просто из природного любопытства. Мне… — он взял ручку, повертел ее перед собой кончиками пальцев, обернулся и выглянул в окно, — просто интересно, чем тебе так понравился этот иностранный авантюрист, который предал собственную страну, чтобы только добиться благосклонности победителя. Понимаешь, о чем я говорю? Кстати, как там дела у твоей матери?
Хелена сглотнула, прежде чем ответить:
— Вам не стоит беспокоиться о моей матери, доктор. Если вы дадите мне это распоряжение, я передам ему.
Брокхард повернулся к ней. Он взял письмо, которое лежало перед ним на письменном столе.
— Его отправляют в Третью танковую дивизию в Венгрию. Знаешь, что это означает?
Она наморщила лоб:
— Третья танковая дивизия? Он доброволец войск СС. Почему его приписывают к регулярной армии вермахта?
Брокхард пожал плечами:
— В такое время каждый должен делать все, что может, и выполнять те задачи, которые ставятся. Или ты не согласна, Хелена?
— Что вы имеете в виду?
— Он ведь пехотинец? Значит, он будет бежать за этими танками, а не сидеть в них. Один мой друг — он был на Украине — рассказывал, что они каждый день стреляют по русским, пока пулеметы не раскаляются, что трупы лежат уже горами, а этот людской поток не ослабевает, и ничто не может остановить наступления.
Она едва не вырвала это письмо из рук Брокхарда и не разорвала его на кусочки.
— Может, такой девушке, как ты, стоит быть благоразумнее и не привязываться так к человеку, которого ты наверняка больше никогда не увидишь. Эта шаль тебе очень идет, Хелена. Фамильная вещица?
— Я приятно удивлена вашим сочувствием, доктор, но смею вас уверить, что оно совершенно излишне. Я не питаю никаких особенных чувств к этому пациенту. Время подавать обед, так что, если позволите…
— Хелена, Хелена… — Брокхард покачал головой и улыбнулся. — Ты и вправду думаешь, что я слепой? Ты думаешь, мне легко смотреть, какие это тебе причиняет страдания? Близкая дружба между нашими семьями заставляет меня ощущать какую-то особую связь между нами. И это сближает нас, Хелена. Иначе я не стал бы разговаривать с тобой так доверительно. Извини, но ты не могла не понять, что я питаю к тебе некоторые теплые чувства, и…
— Хватит!
— Что?
Хелена закрыл за собой дверь и повысила голос:
— Я здесь по доброй воле, Брокхард, и я не из тех медсестер, с которыми вы можете играть, как вам хочется. Давайте сюда письмо и говорите, что вам нужно, или я сейчас же ухожу отсюда.
— Дорогая моя Хелена. — Брокхард сделал озабоченное лицо. — Ты не понимаешь, что это зависит от тебя?
— От меня?
— Выписывать кого-то или нет — дело субъективное. Особенно если это касается такого ранения в голову.
— Понимаю.
— Я могу выписать его и через три месяца, а кто знает, будет вообще через три месяца какой-нибудь восточный фронт или нет?
Она недоуменно посмотрела на Брокхарда.
— Ты же прилежно читаешь Библию, Хелена. Ты ведь знаешь историю о царе Давиде, который возжелал Вирсавию, хотя она была замужем за одним из его воинов? Он приказал своим генералам послать мужа в первом ряду на войне, чтобы его убили. И тогда царь смог без препятствий к ней посвататься.
— И что это означает?
— Ничего. Ничего, Хелена. Я не собираюсь посылать твоего избранника на фронт, если он пока еще нездоров. Или кого-нибудь еще по этой же причине. Я имел в виду именно это. А поскольку ты не хуже меня знаешь, как у этого пациента обстоит дело со здоровьем, я подумал, что следует выслушать, что ты скажешь, прежде чем принимать решение. Если ты считаешь, что он еще не совсем здоров, я, может быть, пошлю вермахту другой рапорт.
Похоже, до нее медленно доходил смысл его слов.
— Или как, Хелена?
Она едва могла понять это: он что, хочет использовать Урию как заложника, чтобы заполучить ее? Долго он это придумывал? Может, он решил это уже очень давно и просто дожидался подходящего момента? И потом, в качестве кого ему нужна Хелена? Как жена или любовница?
— Ну? — спросил Брокхард.
Мысли проносились в ее голове, пытаясь найти выход из лабиринта. Но Брокхард перекрыл все выходы. Разумеется. Он не похож на дурака. Пока он ради нее выгораживает Урию, она будет обязана во всем ему подчиняться. Ведь решение просто отложено. А если Урия покинет госпиталь, Брокхарду будет нечем давить на нее. Давить? Господи, да она едва-едва была знакома с этим норвежцем. И не знала, что он чувствует к ней.
— Я… — начала она.
