была серая каменная вилла. Справа и слева от нее стояли длинные красные деревянные постройки, которые вместе с каменным зданием создавали некое подобие дворика.
Машина остановилась, водитель вышел и открыл Хелене дверь.
Андре Брокхард, который все это время стоял на пороге виллы, теперь шел к ним навстречу. Его начищенные ботфорты сверкали на солнце. Андре Брокхарду было за сорок, но шел он пружинистым шагом, будто юноша. Верхняя пуговица его красной суконной куртки была расстегнута, будто бы из-за жары, — он прекрасно сознавал, что это подчеркнет его атлетическую фигуру. Кавалерийские рейтузы плотно обтягивали мускулистые ноги. Брокхард-старший был совсем не похож на своего сына.
— Хелена! — В его голосе слышалось тщательно отмеренное дружелюбие, свойственное людям высокого статуса, которые сами решают, насколько теплой должна быть обстановка. Хелена не видела его очень давно, но, кажется, он совсем не изменился с тех пор: такой же седоволосый, величественный, с голубыми глазами, глядящими на нее с обеих сторон царственного носа. А маленький рот сердечком будто говорил, что его владелец на самом деле мягче и добрее, чем показывает. — Как поживает твоя матушка? Надеюсь, с моей стороны было не слишком бесцеремонно отрывать тебя от работы. — Он коротко и сухо пожал ей руку и продолжал, не дожидаясь ответа: — Мне надо поговорить с тобой, и я подумал, что с этим лучше не тянуть. — Он указал на постройки: — Ты ведь бывала здесь раньше?
— Нет, — ответила Хелена, улыбнувшись.
— Нет? А я думал, Кристофер возил тебя сюда, вас же водой не разольешь…
— Кажется, вы немного ошибаетесь, герр Брокхард. Мы с Кристофером, конечно, знаем друг друга, но…
— Что ты говоришь? В таком случае я должен непременно тебе показать конюшни.
Он приобнял ее за талию и повел к деревянным сооружениям. У них под ногами шуршал гравий.
— Очень сожалею о том, что произошло с твоим отцом, Хелена. Это действительно большая неприятность. Я надеюсь, что смогу как-нибудь помочь вам с матерью.
«Ты мог бы пригласить нас на рождественскую елку, как раньше», — подумала Хелена, но промолчала. Она по-прежнему радовалась, что удалось преодолеть все препятствия, какие ставила ей мать перед отъездом.
— Джанджич! — крикнул Брокхард черноволосому мальчику, который стоял у стены и чистил седло. — Приведи Венецию.
Мальчик пошел в конюшню. Брокхард стоял, поигрывая плетью и покачиваясь из стороны в сторону. Хелена посмотрела на часы.
— Боюсь, я не смогу долго здесь оставаться, герр Брокхард. Мое дежурство…
— Конечно. Я понимаю. Тогда я перейду к делу.
Из конюшни послышалось громкое ржание и стук копыт по дощатому полу.
— Так вышло, что мы с твоим отцом были вроде компаньонов. Разумеется, до этого прискорбного банкротства.
— Я знаю.
— Да, и еще ты знаешь, что у твоего отца было много долгов. Но это не так уж и страшно, поэтому все шло, как шло. Все дело в том злополучном… — Он замолчал, подыскивая нужное слово. И нашел его: — …
— Вы имеете в виду Иосифа Бернштейна?
— Я уже не помню, как их звали.
— Странно, ведь вы приглашали его к себе на Рождество.
— Иосифа Бернштейна? — Андре Брокхард рассмеялся, но глаза его оставались серьезными. — Это, наверное, было очень давно.
— В декабре тысяча девятьсот тридцать восьмого. До войны.
Брокхард кивнул и бросил нетерпеливый взгляд на двери конюшни.
— Ты все это помнишь, Хелена! Это хорошо. Кристоферу нужна будет рядом светлая голова. Поскольку свою он то и дело теряет. А так он славный молодой человек, но ты и сама это поймешь.
Хелена почувствовала, как забилось сердце. Что происходит? Брокхард-старший говорит с ней как с будущей невесткой. Но здравый смысл быстро совладал со страхом. Когда она заговорила, то хотела, чтобы ее слова звучали дружелюбно, но здравый смысл будто схватил ее за горло, сделав голос резким и металлическим.
— Герр Брокхард, надеюсь, здесь нет никакого недоразумения.
Вероятно, Брокхард заметил перемену в тоне, потому что в его ответе уже не было прежней теплоты:
— Если так, нужно это недоразумение устранить. Я бы хотел, чтобы ты взглянула на это.
Он достал из внутреннего кармана своей красной куртки лист бумаги, развернул его и протянул ей.
Вверху листа было написано: «Burgschaft».[33] Документ напоминал контракт. Она пробежала глазами строки, написанные убористым почерком, но не поняла из них ничего, кроме того, что там говорится о доме в Венском лесу, и внизу стояли подписи ее отца и Андре Брокхарда.
— Похоже на поручительство, — сказала она.
— Это и есть поручительство, — кивнул он. — Когда твой отец узнал, что еврейские кредиты (а значит, и его деньги) конфискуются, он пришел ко мне и попросил, чтобы я поручился за него для получения большого займа в Германии. К сожалению, мне хватило легкомыслия согласиться. Твой отец был гордым человеком и, чтобы поручительство не выглядело с моей стороны чистой благотворительностью, настоял на том, чтобы летний дом, в котором сейчас живешь ты и твоя мать, стал залогом этого поручительства.
— Почему поручительства, а не займа?
Брокхард с удивлением посмотрел на нее:
— Хороший вопрос. А ответ таков: стоимости дома было недостаточно, чтобы он мог выступать залогом того займа, который хотел получить твой отец.
— А подписи Андре Брокхарда — достаточно?
Он улыбнулся и достал большой, насквозь пропитанный потом платок.
— Я кое-чем владею в Вене.
Это было очень мягко сказано. Все знали, что Андре Брокхард — влиятельный акционер двух крупнейших промышленных компаний Австрии. После аншлюса — гитлеровской оккупации в 1938-м — предприятия вместо машин и оборудования начали производить оружие для Германии и ее союзников. Брокхард стал мультимиллионером. А теперь Хелена узнала, что ему принадлежит и дом, в котором она живет. Она почувствовала, как к горлу подходит ком.
— Но не надо расстраиваться, моя дорогая Хелена, — сказал Брокхард, и в его голосе вдруг снова почувствовалось тепло. — Видишь ли, я вовсе не собираюсь отнимать дом у твоей матери.
Но ком в горле у Хелены все рос и рос. Он вполне мог бы добавить: «Или у моей невестки».
— Венеция! — крикнул Брокхард.
Хелена обернулась к дверям конюшни. Из полумрака выходил мальчик-конюх, ведя под уздцы ослепительно белую лошадь. Хотя в голове проносились тысячи мыслей, это зрелище заставило Хелену забыть обо всем сразу. Это была самая красивая лошадь, какую она когда-либо видела, поистине неземное создание.
— Липиццанер, — сказал Брокхард. — Лучшая для дрессировки порода лошадей. Их привезли Максимилиану Второму из Испании в тысяча пятьсот шестьдесят втором году. Вы с матерью, разумеется, видели их в испанской школе верховой езды в Вене, не так ли?
— Разумеется.
— Это не хуже, чем смотреть балет, верно?
Хелена кивнула. Она не могла отвести взгляд от лошади.
— Здесь, в Лайнцер-Тиргартене, они отдыхают летом, до конца августа. К сожалению, никто, кроме наездников испанской школы, не имеет права на них ездить. Ведь неопытный наездник может испортить скакуна. И годы дрессировки пойдут прахом.
Лошадь была оседлана. Брокхард взял уздечку, конюх поспешно удалился. Животное стояло
