необычайно спокойно.
— Некоторые утверждают, что это жестоко — обучать лошадей танцевать, что животное страдает, когда его заставляют делать то, что против его естества. Те, кто так говорит, никогда не видели, как тренируют этих лошадей. А я видел. И поверь моему слову: лошади это нравится. Знаешь почему? — Он погладил лошадь по морде. — Потому что это закон природы. Господь в своей мудрости сделал так, что для низшего существа нет и не может быть большего счастья, чем служить и повиноваться высшему. Возьмем, к примеру, детей и взрослых. Мужчину и женщину. Даже в так называемых демократических странах слабые добровольно отдают власть элите, которая и сильнее и умнее, чем они. Это так, потому что это так. И потому что мы все Божьи создания, высшие должны позаботиться о том, чтобы низшие им покорялись.
— Чтобы осчастливить их?
— Именно. Хелена, ты слишком понятлива для… столь молодой женщины.
Она не могла понять, на какое из этих слов он сделал большее ударение.
— Это важно — знать свое место. И высшим и низшим. Если человек противится этому, он никогда не станет счастливым. — Он похлопал Венецию по шее и заглянул в ее большие карие глаза. — Ты ведь не противишься, нет?
Хелена понимала, что эти слова на самом деле обращены к ней. Она закрыла глаза, пытаясь дышать глубоко и спокойно. Ей было ясно: то, что она сейчас скажет или не скажет, может решить всю ее жизнь, что сейчас нельзя принимать скоропалительных решений.
— Не противишься?
Вдруг Венеция заржала и дернула головой, так что Брокхард поскользнулся на гравии, потерял равновесие и ухватился за уздечку. Конюх бросился было на помощь, но Брокхард, покрасневший и потный от досады, жестом велел ему не подходить. Хелена не смогла удержаться от улыбки, и возможно, Брокхард заметил это. Во всяком случае, он уже занес было на Венецию плеть, но передумал и снова опустил ее. Губы сердечком выговорили пару словечек, которые позабавили Хелену еще больше. Брокхард подошел к ней и снова положил ей руку на талию:
— Ну вот, кажется, мы видели достаточно, а сейчас, Хелена, тебя ждет важная работа. Позволь мне проводить тебя до автомобиля.
Они встали у лестницы, пока водитель усаживался за руль.
— Я надеюсь и рассчитываю увидеть тебя снова, Хелена. — Он взял ее за руку. — Передавай матушке сердечный привет от фрау Брокхард. Кажется, вчера она сказала, что хотела бы пригласить вас к обеду в следующие выходные. Не помню точно когда, но она вам позвонит.
Хелена дождалась, пока шофер откроет ей дверь, и, уже садясь в машину, сказала:
— Герр Брокхард, вы знаете, почему лошадь чуть не уронила вас?
Она посмотрела на него — в его глазах снова вспыхнул огонь.
— Потому что вы посмотрели ей прямо в глаза, герр Брокхард. Лошади воспринимают это как вызов, как неуважение к ним и их рангу в табуне. Если ей не удается избежать прямого взгляда, лошадь ведет себя уже совсем иначе, она может взбунтоваться. Без должного уважения к животному вы не добьетесь высот в дрессировке, хотя вы и относитесь к высшему виду, — это вам скажет любой укротитель. Некоторые виды требуют к себе уважения. В горах Аргентины водится дикая лошадь. Когда она чувствует, что человек хочет обуздать ее, она кидается в ближайшую пропасть. Прощайте, герр Брокхард.
Она села на заднее сиденье «мерседеса», дверь мягко закрылась, и Хелена, дрожа всем телом, перевела дух. Когда они ехали вниз по аллее Лайнцер-Тиргартена, она закрыла глаза и увидела перед собой окаменевшую фигуру Андре Брокхарда, исчезающую в облаке пыли за ними.
Эпизод 34
Вена, 28 июня 1944 года
— Добрый вечер, meine Herrschaften.[34]
Маленький щуплый администратор низко поклонился, Хелена ущипнула Урию за руку — тот не смог удержаться от смеха. Они смеялись всю дорогу, вспоминая, сколько же они наделали шуму. Когда оказалось, что из Урии никудышный водитель, Хелена потребовала, чтобы он останавливался всякий раз, когда на узкой дороге, ведущей к Гауптштрассе, появлялся встречный автомобиль. Но вместо этого Урия начал жать на гудок, так что водители жались к обочине или вовсе останавливались. По счастью, в Вене осталось не так много машин, поэтому к половине восьмого они добрались от Вейбурггассе до центра города целыми и невредимыми.
Администратор мельком взглянул на военную форму Урии и, огорченно наморщив лоб, посмотрел в книгу заказов. Из золотого сводчатого зала с белыми коринфскими колоннами и хрустальными люстрами доносился смех и гул разговоров, смешанный со звуками оркестра.
«В „Трех гусарах“ все по-прежнему», — с радостью подумала она. Ей показалось, что по этим трем ступенькам лестницы можно подняться в совершенно иной, волшебный мир, где бомбежкам и прочим неприятным вещам уже нет места. Частыми гостями здесь бывали Рихард Штраус и Арнольд Шёнберг, здесь собирались богатые, образованные и прогрессивные люди Вены. Настолько прогрессивные, что ей никогда даже в голову не приходило прийти сюда со своей семьей.
Администратор откашлялся. Хелена поняла, что ему не нравится ефрейторская форма Урии и, должно быть, смущает иностранное имя в книге.
— Ваш столик свободен, будьте любезны, следуйте за мной. — Он взял два меню, улыбнулся им дежурной улыбкой и семенящим шагом повел их внутрь. Ресторан был полон.
— Будьте так добры.
Урия удрученно улыбнулся Хелене. Им достался стол рядом с кухонной дверью, к тому же без скатерти.
— Кельнер подойдет к вам через минуту. — С этими словами администратор испарился.
Хелена посмотрела вокруг и засмеялась.
— Гляди, — сказала она. — Вот где на самом деле нам надо было сесть.
Урия обернулся. И действительно: прямо перед сценой кельнер уже собирался убрать посуду с освободившегося столика для двоих.
— Извини, — сказал он. — Думаю, нужно было сказать, что я майор, когда я звонил сюда. Я надеялся, что в сиянии твоей красоты не будет заметно, какого низкого я звания.
Она взяла его руку, и в это самое мгновение оркестр заиграл веселый чардаш.
— Они играют прямо для нас, — сказал он.
— Наверное. — Она опустила глаза. — Но если даже и нет, это ничего не меняет. Кстати, это цыганская музыка. Красиво, когда ее играют цыгане. Ты видишь здесь цыган?
Он покачал головой, не отрывая взгляд от ее лица, как будто хотел разглядеть каждую черту, морщинку, волосок.
— Они все куда-то пропали, — сказала она. — И евреи тоже. Ты веришь в то, что говорят?
— А что говорят?
— Про концентрационные лагеря.
Он пожал плечами.
— Об этом всегда говорят, когда идет война. Что до меня, я бы чувствовал себя в безопасности в тюрьме у Гитлера.
Музыканты запели на три голоса песню на каком-то странном языке, кто-то из слушателей подпевал.
— Что это? — спросил Урия.
— «Вербункош», — ответила Хелена. — Это солдатская песня, вроде той, норвежской, которую ты пел мне в поезде. Песня призывает молодых венгерских мужчин воевать за Ракоци.[35] Над чем ты смеешься?
— Над тем, что ты все это знаешь. Может, ты еще и понимаешь, о чем они поют?
— Немножко. Перестань смеяться. — Она фыркнула. — Беатриса — венгерка, она иногда пела мне
