кое-какое представление.
— И что же это такое?
— СРЛ практически всегда бывает связано с потерей памяти. То есть одна личность больного может проснуться с утра с похмельем, не подозревая о том, что другая личность вчера вечером напилась. И вообще, первая личность может быть трезвенником, а вторая — алкоголиком.
— Ну не в буквальном смысле?
— В самом буквальном.
— Но ведь алкоголизм — это физическое заболевание.
— Да, и именно это в СРЛ самое презамечательное. Я читал об одном пациенте с СРЛ, одна личность которого была заядлым курильщиком, а другая сигареты в рот не брала. И когда просыпалась его первая личность, кровяное давление становилось на двадцать процентов выше. А о женщинах с СРЛ я читал, что у них чаще происходят менструации, поскольку у каждой личности свой цикл.
— Выходит, такие люди меняют свое состояние физически?
— В какой-то мере — да. История о Джекиле и Хайде недалека от истины, и в нее можно было бы даже поверить. Доктор Ошерсон описывает случай, когда одна личность человека была гетеросексуальна, а другая — гомосексуальна.
— У этих личностей могут быть разные голоса?
— Да, именно по различиям в голосе легче всего определить, когда происходит смена личности.
— А голоса могут разниться настолько, что даже человек, хорошо знакомый с больным, не узнает его другого голоса? Например, по телефону.
— Да, если этот знакомый не знает о другой личности. А если он плохо знаком с больным, то может не узнать его, даже находясь с ним в одной комнате — настолько меняются мимика и жесты.
— Вы допускаете, что родственники больного могут не знать о расщеплении личности?
— Допускаю. Частота, с которой меняются личности, индивидуальна. А некоторые к тому же могут сами управлять этой сменой.
— Но в таком случае эти личности должны знать о существовании друг друга?
— Да. И в этом нет ничего необычного. И, как и в романе о Джекиле и Хайде, между этими личностями может идти отчаянная борьба, потому что у них разные цели, разные представления о морали, различное отношение к одним и тем же людям и так далее.
— И человек начинает писать чужим почерком, верно?
— Почему чужим? Харри, скажите, на протяжении дня вы — один и тот же? Нет. Когда вы возвращаетесь домой с работы, в вас происходит масса незаметных перемен: в голосе, жестах и прочем. Странно, что вы назвали почерк. У меня есть книга — как-нибудь дам вам ее полистать, когда время будет, — в ней есть фотография письма, которое написал пациент с расщеплением личности. У него было семнадцать различных почерков.
Харри занес некоторые опорные слова в блокнот.
— Разные менструальные циклы, разные почерки — любопытная болезнь, — пробормотал он.
— Вот видите, Харри. Надеюсь, что чем-то вам помог, а сейчас мне нужно бежать.
Эуне вызвал такси, и они с Харри вместе вышли на улицу. Эуне спросил, какие у Харри планы на семнадцатое мая.
— Мы с женой хотим с утра пригласить друзей, — объяснил доктор. — Будем очень рады, если вы придете.
— Спасибо, конечно, но неонацисты собираются «разобраться» с мусульманами, которые семнадцатого будут справлять ид, и меня назначили руководить охраной мечети в Грёнланне, — ответил Харри, одновременно обрадованный и смущенный таким неожиданным приглашением. — Нас всегда запрягают в праздники.
— Ну, вы могли бы зайти к нам совсем ненадолго. У других наших гостей ведь тоже какие-то планы на завтрашний день.
— Спасибо. Я постараюсь и, если смогу, позвоню вам. А кто ваши друзья?
Эуне еще раз поправил галстук.
— Вроде вас, — ответил он. — Но у жены есть и приличные знакомые.
В эту секунду подъехало такси. Харри открыл доктору дверь, Эуне забрался внутрь, но перед тем, как он уехал, Харри вдруг спросил:
— А отчего у человека появляется СРЛ?
Эуне внимательно посмотрел на Харри:
— Зачем это вам?
— Точно не знаю. Но это может быть важно.
— Хорошо. У большей части больных СРЛ в детстве имела место травмирующая ситуация. Но душевную травму они могли получить и позже. Люди создают себе иную личность, чтобы уйти от проблем.
— О каких душевных травмах можно говорить, если речь идет о взрослом человеке?
— Ну, подумайте. Возможно, он пережил природный катаклизм, потерял любимого, подвергся насилию или долго жил в страхе.
— Как, например, солдат на войне?
— Да, такая травма вполне может быть у солдат.
— Или у партизан.
Последнюю фразу Харри сказал сам себе, потому что такси с доктором Эуне уже уехало.
— В «Скотсман», — сказал Халворсен.
— Ты собираешься провести семнадцатое мая в пабе «Скотсман»? — Харри сделал недовольное лицо и поставил сумку за вешалкой.
Халворсен пожал плечами:
— А есть другие предложения?
— Ну, если обязательно должен быть паб, выбрал бы что-нибудь поприличнее. Или тоже вариант: попроси начальство, чтобы тебя записали на дежурство. Приличная надбавка за работу в праздник, и никакого похмелья.
— Я над этим подумаю.
Харри плюхнулся в кресло.
— Когда ты его починишь? Оно так ужасно скрипит.
— Его невозможно починить, — проворчал Харри.
— Пардон. Как там с Веной?
— Сейчас. Сначала расскажи, как у тебя?
— Я проверял, есть ли у Эвена Юля алиби. Он утверждает, что в день исчезновения жены был в городе, сидел в кафе на Уллеволсвейен, но не встречал никого из знакомых, кто бы мог подтвердить это. В кафе мне сказали, что у них слишком много посетителей, чтобы запоминать их в лицо.
— Кафе находится через дорогу от «Скрёдера», — заметил Харри.
— И что с того?
— Так, к сведению. А что Вебер?
— У них ничего. Вебер говорит, что если Сигне Юль привезли к крепости в машине, которую видел сторож, то у нее на одежде должны быть волокна ткани с заднего сиденья, либо земля или масло, если ее везли в багажнике. В общем, что-то должно быть.
— В том автомобиле были подстелены мешки для мусора, — сказал Харри.
— Вебер говорит то же самое.
— Помнишь, у нее на платье были сухие травинки?
— А как же.
— Это не просто травинки. Это сено.
— Какая разница, что это может быть, Харри? Сено — та же сухая трава. Не стоит ворошить.
— Черт, — буркнул Харри и посмотрел в окно.
— Так что там с Веной?
