— Красиво, — сказал Фёуке. — Так красиво, что иногда кажется, за это и впрямь не жалко умереть.
Харри пытался связать все воедино, но ему не хватало одной маленькой детали.
— До войны Эвен начал изучать медицину в Германии. Вам известно, где именно?
— Нет, — ответил Фёуке.
— Может, он говорил, кем хотел стать?
— Да, он говорил, что мечтает пойти по стопам своего отчима и его отца.
— И кем же они были?
— Вы не знаете, кем были врачи Юли? Хирургами.
Эпизод 89
Грёнланслейр, 16 мая 2000 года
Бьярне Мёллер, Халворсен и Харри бок о бок шли по улице Мотцфельдтсгате. Они были в самом сердце Маленького Карачи, пакистанского района, где и запахи, и одежда, да и сами люди столь же мало напоминали о Норвегии, как кебабы, которые купили полицейские, — о привычных жареных сосисках. По тротуару вприпрыжку бежал курносый паренек, одетый на пакистанский манер, но с праздничным бантом в честь 17 мая на куртке с золотым узором и с норвежским флагом в руках. Харри читал в газетах, что мусульмане решили устроить для детей празднование Дня Конституции шестнадцатого числа, чтобы весь следующий день посвятить Ид аль-Адхе.
— Ур-ра! — Мальчик белозубо улыбнулся полицейским и побежал дальше.
— Эвен Юль — это вам не кто-нибудь, — продолжил разговор Мёллер. — Он у нас, пожалуй, самый именитый историк, пишущий о войне. Если ваша версия подтвердится, будет скандал. А уж если окажется, что мы ошибаемся… Что ты ошибаешься, Харри…
— Я всего лишь прошу разрешения заслушать его в присутствии психолога. И ордер на обыск его квартиры.
— А я всего лишь прошу хоть какое-нибудь маломальское основание для этого: улику или свидетеля, — кипятился Мёллер. — Юль — известная личность, и никто его и близко от места преступления не видел. Ни разу. Как, например, обстоят дела с твоим любимым заведением, откуда позвонили Эльсе Браннхёуг?
— Я показывал фотографию Эвена Юля женщине, которая там работает, — начал Халворсен.
— Майе, — вставил Харри.
— Она не помнит, чтобы когда-нибудь видела его, — закончил Халворсен.
— Я о чем и говорю! — вздохнул Мёллер, отирая соус с губ.
— Да, но я показал фотографию одному из посетителей, — продолжил Халворсен, бросив быстрый взгляд на Харри. — Там сидел пожилой человек в пальто — он кивнул и сказал: «Да, это он. Заберите его».
— В пальто, — задумчиво повторил Харри. — Это Могиканин. Конрад Оснес, в войну был на флоте. Да, пожалуй, о нем еще можно сказать, что он человек… Но как свидетель, боюсь, он не слишком надежен. Но все равно. Юль говорит, что ходит в кафе напротив. Там телефона нет. Значит, если ему нужно была позвонить, он, конечно же, зашел бы в «Скрёдер».
Мёллер скривился и с подозрением посмотрел на кебаб, от которого только что откусил кусочек. К этому произведению кулинарного искусства у него изначально душа не лежала.
— Харри, ты действительно веришь во все эти рассказы о раздвоении личности?
— Я понимаю, шеф, это звучит неправдоподобно, но Эуне говорит, такое возможно. А он хочет нам помочь.
— И ты веришь, что Эуне сможет загипнотизировать Юля, вызвать личность Даниеля Гюдесона и выбить у нее признание?
— Вовсе не обязательно, что Эвен Юль знает, что сделал Даниель Гюдесон, а поэтому поговорить с ним просто необходимо, — сказал Харри. — Эуне говорит, что люди с расщеплением личности сильно подвержены гипнозу, поскольку сами себя все время гипнотизируют.
— Замечательно. — Мёллер поднял глаза к небу. — А зачем тебе еще ордер на обыск?
— Как вы сами сказали, у нас нет ни улик, ни свидетелей, а на психологические эксперименты суд, скорее всего, не купится. Но если мы найдем винтовку, то все — мы у цели, больше нам ничего и не нужно!
— Хм. — Мёллер остановился. — А мотив? — (Харри посмотрел на него удивленными глазами.) Насколько мне известно из практики, даже у сумасшедших преступников есть какой-то мотив. А у Юля я его не вижу.
— У Юля его и не должно быть, шеф, — ответил Харри. — Он есть у Даниеля Гюдесона. Сигне Юль так или иначе переметнулась на сторону врага. Его мотив — месть. И эта надпись на зеркале «Бог мой судья» означает, что он расценивает все эти убийства как часть своеобразного крестового похода, что он считает себя правым, хотя знает, что другие его осудят.
— Ну, а другие убийства? Бернт Браннхёуг и — если ты считаешь, что это дело рук одного и того же человека, — Халлгрим Дале?
— Не знаю, какие у него тут мотивы. Но ведь Бернта Браннхёуга убили из винтовки Мерклина, а Халлгрим Дале был знаком с Даниелем Гюдесоном. И, как показало вскрытие, глотка у Дале была перерезана вполне хирургически. Может, Юль решил убить Дале, потому что тот понял, что он выдает себя за Даниеля Гюдесона.
Халворсен кашлянул.
— Что такое? — недовольно спросил Харри. Он уж успел как следует изучить Халворсена и понял, что сейчас начнется критика.
— Тебя послушать, получается, что в момент убийства Халлгрима Дале Эвен Юль был Эвеном Юлем. Ведь Даниель Гюдесон не был хирургом!
Харри проглотил последний кусок кебаба, вытер рот салфеткой и огляделся, ища глазами урну.
— Ну, — протянул он, — в общем, я имел в виду, что пока ответить на все вопросы мы не можем. Я понимаю, что для прокурора наших доказательств недостаточно. Но ни нам, ни ему не следует забывать, что подозреваемый может совершить очередное убийство. Шеф, вы боитесь, что будет скандал, если мы разоблачим Эвена Юля. Но представляете, какой скандал будет, если он убьет еще кого-нибудь? А когда выяснится, что мы его подозревали, но не помешали ему…
— Да, да, да, я все это знаю! — сказал Мёллер. — Значит, по-твоему, он продолжит убивать?
— Многое в этом деле мне непонятно, — ответил Харри. — Совершенно ясно только одно: он еще не выполнил всех пунктов своего плана.
— И почему же это тебе «совершенно ясно»?
Харри похлопал себя по животу и ухмыльнулся:
— Тут у меня — маленький телеграф, и он постоянно отстукивает мне морзянку. О том, что у преступника была причина купить самую дорогую в мире киллерскую винтовку. Вы знаете, шеф, имя Даниеля Гюдесона было легендой — среди прочего потому, что он превосходно стрелял. И сейчас мой телеграф стучит, что этот крестовый поход приближается к логическому завершению. Преступник решил увенчать свою работу чем-то, что обессмертит имя Даниеля Гюдесона.
На секунду сквозь летнее тепло, поднимая в воздух пыль и мусор, по Мотцфельдтсгате пронесся порыв ледяного ветра — последнее дуновение зимы. Мёллер закрыл глаза, вздрогнул и поплотнее запахнул пальто. В Берген, подумал он. В Берген.
— Я попробую что-нибудь сделать, — сказал он. — Ждите моего звонка.
Эпизод 90
