Но он не стал ничего рассказывать Катюше.
Что это изменит?
Может, Катя разжалобится и простит ему то, что он сам себе простить не может? Ему, конечно, нужно прощение, но не такой ценой.
А как? Как вернуть дочери утраченное им самим доверие? Как вернуть любовь? Какие слова нужно сказать, чтобы Катюша ему поверила, поверила в его раскаяние? Ведь оно искреннее, это раскаяние… А может, не нужно слов? Слова - ничто. Нужно жить и имея то, что он имеет, постараться сделать так, чтобы у дочери все было хорошо. И ничего не говорить ей. Ничего. Контролировать ее жизнь со стороны.
Не наблюдать со стороны, как она предложила, а вмешиваться, создавая условия для развития ее бизнеса и по возможности сокращать до минимума количество ошибок. Но только незаметно, так, чтобы она не заподозрила ничего о том, что он ей помогает, так, чтобы все победы и успехи ее предприятия она относила на свой счет. Если делать добро, то его надо делать бескорыстно, тем более, если речь идет об искуплении грехов.
Андрей Валентинович молчал, а Катя сказала:
- Извини, папа. Мне некогда, у меня дела. - И добавила жестко: -
Уходи.
И он ушел.
Больше они с Катей не встречались и не о чем не разговаривали.
Андрей Валентинович несколько раз приезжал в родной город, иногда по делам, но чаще, чтобы увидеть свою дочь. Он знал, где и с кем она живет, знал, где расположен ее офис. Он подъезжал на автомобиле с тонированными стеклами к тому месту, где она должна была появиться, и украдкой смотрел на нее из окна автомобиля, но не подходил, боялся, что Катя не захочет с ним разговаривать.
- И я стал ее теневым спонсором и негласным помощником, - рассказывал Самсонов. - Я отслеживал все Катюшины контакты, мои люди проверяли ее поставщиков и покупателей. Если контрагент не вызывал у меня никаких опасений, я не противился заключению контракта. Если были сомнения, я делал так, чтобы контракт сорвался. Иногда я даже подставлял Катюше 'правильных' бизнесменов и партнеров. Я не имею в виду ее личную жизнь, - оговорился он. - В личную жизнь вообще вмешиваться нельзя. Речь идет только о бизнесе. Я подталкивал в направлении Катюшиного предприятия надежных людей, но действовал аккуратно, так, чтобы они сами не подозревали, что их сводят. А некоторые так просто действовали по моему заданию. Я им за это деньги платил. И немалые…
Самсонов умолк, заметив удивленный взгляд Сидорова.
- Нет, нет, ты меня не правильно понял, - сказал он, как бы оправдываясь. - Я не собираюсь умалить Катюшины заслуги в бизнесе.
Мою помощь можно считать дополняющей и слегка корректирующей. Катя вполне бы обошлась и без нее. Она удивительно чутко ощущала перемены на рынке и всегда держала нос по ветру. А уж целеустремленности и работоспособности ей было не занимать. Этим она в меня. Трудоголик.
И артистизм необходимый у нее был, и обаяние. Да ты знаешь, что тебе рассказывать?
- Знаю, - кивнул головой Сидоров.
- Но не мог же я быть простым наблюдателем… Помогал, особенно на первых порах, когда она еще не стала таким ассом в коммерции, какой ее все считали. Заслуженно считали.
Вдруг Самсонов вскинул голову и как-то странно посмотрел Сидорову в глаза.
- А хочешь, начистоту? - спросил он, и начал говорить, не дожидаясь согласия Сидорова на свою исповедь. - Я, конечно, старался, чтобы помощь моя была Катюше незаметна, но в душе мечтал, что греха таить? Мечтал, чтобы она когда-нибудь узнала, что ей помогают, и поняла, кто ей помогает. Что это я ей помогаю. И чтобы она не отвергла этой помощи и не послала меня, куда подальше…
Полного бескорыстия не бывает. Я так считаю. Всегда человек преследует какую-нибудь цель. А я человек, обыкновенный грешный человек. Не бог, не Иисус Христос. Я мечтал, что Катя поймет, что я люблю ее, и что давно уже осознал свою вину перед ней. Пожалуй, единственное чего я хотел всю свою жизнь, это получить прощение у своей дочери. Но я так его и не получил. Не успел…
- Вы получили это прощение, - сказал Сидоров, когда старик замолчал. - Больше того, Катя не только вас простила, но и осознала свою часть вины в ваших непростых отношениях. Мне кажется, Катя очень сожалела о том, что не успела сказать, что тоже была не права.
Последними ее словами были такие: 'Прости меня, папочка…'.
- Правда? - хрипло спросил Андрей Валентинович. - Она так сказала?
Не может быть… - Сидоров увидел, что волевой подбородок Самсонова задрожал, нижние веки покраснели и в блеклых стариковских глазах засветились слезы. - Не может этого быть! Не может… Откуда ты знаешь, что говорила Катюша перед смертью? Откуда? Ты что, рядом был? Ты видел…? Ты слышал?
- Не я. Альфред Молотилов. Абреки Пархома хотели убить не только
Катю, но и ее гражданского мужа. Он ничего не мог сделать. Он был связан и избит.
- Молотилов? Мои люди искали его, но не смогли его найти. Где он?
Ты знаешь, где он?
- Он в безопасности. Конечно, эта безопасность относительна…
- Мне нужно, чтобы он был здесь. Ты меня понял? Здесь! Я засажу этого бандита, Пархома, за решетку! Мне надо, чтобы он сидел не только за свои махинации, я за Катюшу ему отомстить хочу! Альфред
Молотилов - главный свидетель. Приведи его сюда, Алексей…
Неожиданно в дверь постучались.
- Войди, Николаша, - крикнул Самсонов, зная, что кроме, как его секретарю, некому стучать в дверь.
На пороге возник вышколенный секретарь.
- Андрей Валентинович, пришел господин Десницкий. - Николаша выразительно посмотрел на Сидорова.
- Пусть заходит, - сказал Андрей Валентинович. - У нас с Десницким от Алексея Алексеевича секретов не будет.
Николаша коротко кивнул и вышел.
Человек, сменивший секретаря на пороге, был высок и строен, но не молод, о чем свидетельствовали седые виски и белые пряди волос, расходящиеся в разные стороны от ровного пробора. Впрочем, судить о его возрасте было трудно, ему можно было дать и сорок лет и шестьдесят. Темно-серый костюм сидел на нем, как влитой. В принципе, если бы не седина, он выглядел вполне моложаво.
Вошедший легко мазанул взглядом светло-карих глаз по посетителю
Самсонова. Легко и быстро. Если бы Сидоров не смотрел внимательно ему в глаза, то и не заметил бы этого взгляда. Но он его заметил и тут же ощутил себя просканированным и просвеченным насквозь.
Помощник Андрея Валентиновича Самсонова, догадался Сидоров, вспомнив описание, данное майором Мотовило. Действительно, сильно смахивает на отставного гэбэшника - напускное безразличие в глазах, отсутствие каких-либо особенностей в чертах лица - ни красоты, ни изъянов. И вообще, лицо неподвижное, лишенное мимики. Фоторобот, а не живой человек. А выправка военная.
- Познакомься, Денис, - сказал Самсонов. - Это мой зять, Сидоров
Алексей Алексеевич. Десницкий Денис Александрович, начальник службы безопасности моего холдинга.
- Очень приятно, Десницкий, - сказал Денис Александрович, протягивая руку. Ладонь была сухой и жесткой. А на запястье из-под белоснежного манжета выглянули часы на золотом браслете. Не тяп-ляп, узнал Сидоров знакомую дорогую марку. Радо.
- Сидоров.
Десницкий взглянул на часы, кивнул самому себе, подошел к минибару и, не спрашивая разрешения, налил себе виски. Потом сел на диван рядом с Андреем Валентиновичем и, сделав небольшой глоток из своего бокала, беззвучно покатал виски во рту, прислушиваясь к своим вкусовым ощущениям. Было заметно, что к дорогим напиткам Десницкий привык давно а, смакуя 'Болентайн', он всего лишь проверяет на вкус соответствие содержимого бутылки его названию. И еще Сидоров понял, что этого человека связывают с Самсоновым не просто служебные отношения, но и вероятно дружеские.
